Александр Верт - Правила борьбы

«Это неправильно», – думал Виту, а вслух сказать не мог и ему становилось стыдно и за эти мысли, и за молчание, а еще больше стыдно было от того, что ему хотелось поцеловать совсем другого человека.

– Я отпущу, если ты пообещаешь рассказать, о чем все время думаешь. Ты же ничего от меня не скрываешь? У меня хороший мальчик растет, правда?

От этого «хороший мальчик» было тошно. Виту дернул плечом, но согласился.

– Расскажу.

Ему надо было рассказать кому-то о происходящем, чтобы понять уже, что с ним творится.

– Я слушаю, – сказал отец, налил себе сока и сел за стол.

Виту только на него посмотрел, еще раз прислушался к себе и окончательно убедился, что меньше всего на свете ему хочется целовать этого человека, а придется…

Он дорезал лук, закинул его в сковородку, перемешал мясо, закрыл его крышкой и, сделав огонь потише, обернулся, пытаясь набраться смелости.

– Мне нравится один парень, – сказал он, буквально предчувствуя, что ничего хорошего после этого признания не будет.

Калибан-старший подавился, закашлялся, а потом переспросил:

– Что? Что значит нравится?

– Ну, то и значит, блин, – вздохнул Виту и снял крышку со сковороды, чтобы хоть на что-то отвлечься. – В старших классах есть парень, к которому меня тянет. Любви я его хочу. Вот.

– Любви! – взвыл Нейтан Калибан и швырнул стакан на пол.

Виту отшатнулся, но убежать уже не успел, его схватили, выворачивая сковороду на пол.

– Что ты вообще знаешь о любви? Да ты с моей любовью еще справиться не способен, мальчишка!

– Не надо, – простонал Виту, когда его дернули за руку к столу. – Ну пожалуйста.

– Помнишь, как ты сам просил показать тебе взрослую любовь? Помнишь? Ты сам просил, сученок мелкий.

Виту даже сопротивляться не мог и себя ненавидел за то, что тело по привычке реагирует совсем не так, как ему хотелось. Если косу на кулак наматывают – спина будто сама прогибается. Толкают к столу – и ноги разводятся шире.

– Так вот, раз ты такой умный, я покажу тебе настоящую взрослую любовь, мою любовь, которая тебе не по зубам! Этого ты хочешь!?

Виту выл от боли, стараясь не плакать, а ему было плевать. Он делал с его телом что хотел, а тело поддавалось. Оно только и умело что поддаваться.

Тело, буквально созданное для «любви».

– Ты больше не будешь ходить в эту школу.

– Не надо, – умолял Виту. – Там лучшая физика в нашем регионе, умоляю, только не другая школа.

– А ты точно усвоил мой урок?

Виту было плевать на урок, на его смысл, на то, что он не усвоил и понимать давно перестал, он просто не хотел терять единственное, в чем действительно был уверен. Физика – точно была непостыдным делом, которое ему правда нравится.

– Я все понял, только не надо другую школу… не надо…

Это идиотское «не надо» и медосмотр в школе с неловкими взглядами, когда мальчишки сначала пытаются подсмотреть за девочками, а он боится глаза открыть просто от вида полуобнаженного мужского тела, а среди парней было немало хорошо сложенных, с широкими плечами, со спинами, по которым по-настоящему хотелось провести языком. Все заканчивалось дружным смехом из-за его стояка, но пока мальчишки думали, что он все же как-то подсматривал за девчонками, было ничего, а потом прятаться приходилось и делать вид, что он не слышит идиотских шуток на тему перепутанного кабинета. Если в драку никто не лез, он тоже не задирался. Берег лицо.

Зато однажды смотрел, как полный идиот, на явно избитого паренька. В том, что его избили, можно было даже не сомневаться, но в школу он почему-то пришел и рухнул прямо на лестницу. Засуетились все и вызвали какую-то службу, пошли шептаться даже учителя.

Только тогда Виту узнал, что, оказывается, его могут забрать из дома, если подтвердится факт насилия. Он даже дернулся, метнулся было в тот кабинет молить о помощи, а потом остановился.

Что он мог сказать? Меня всю жизнь странно трогают и запихивают в задницу всякие штуки? У него не было ни синяков, ни уж тем более причин падать в обморок. Ему даже больно почти никогда не было, иногда он думал, что ему это нравится, но от кабинета он шел в туалет, чтобы запереться в кабинке и заплакать, как самый настоящий малолетка. Там он косу отрезал, прямо в школе, просто ножницами, но не всю. На всю духу не хватило, так, чуть ниже шеи, еще и швырнул ее в урну у школы.

«Он меня убьет и все закончится», – решил Виту, но его внезапно пожалели, погладили по голове, сказали, что он маленький дурачок и длинные волосы ему очень к лицу.

– Ты же у меня лучший, умненький. Сам понимаешь, что не стоило ее резать, правда? Но я не злюсь, правда не злюсь.

Он как-то даже привыкал, делал вид, что все нормально, а потом совсем смелел и решался на другой, почти безумный вопрос:

– А почему любить не могу я?

Он был уверен, что вот теперь Калибан сделает вид, что он его не понял, но он улыбался.

– Просто твое тело буквально создано, чтобы принимать любовь.

От этих слов по спине шла холодная дрожь, и от внезапных объятий Виту дернулся, вскочил на камнях и почти зло откинул руку Кастера.

Ему хотелось завыть от этого безумия в собственной голове.

«Мне нравится один мальчик из другого клана», – мысленно пытался шутить Виту и косился на Кастера. Тот спал, так и уронив руку на место, где мгновение назад лежал Виту.

– Подъем! – скомандовал Шеф, резко отдернув ткань и ослепляя ярким светом. Кастер что-то пробормотал. Вильхар начал ругаться и даже обещать Шефу ботинком в глаз, а Виту просто встал и выскочил первым, опасаясь, что Кастер даже спросонья сможет заметить что-то на его лице. К подобным откровениям Виту был еще не готов.

У этого наплыва воспоминаний была особенность, которая больше всего выводила Витура из себя. В снах о прошлом он не погружался в них, а видел как бы со стороны, оценивал все тогда случившееся нынешним холодным мозгом.

Он не раз читал о насилии, о психологии жертв, о сексуальных извращениях. Все пытался как-то это понять, разложить, как физический закон, и доказать себе, что все что он делал – было неизбежно. Он понимал, что его не заставили – его подвели к той жизни, которую он жил, и именно это было неизбежно. Понимал, но чувствовал себя жалким, мерзким слабаком, идиотом, который верил в какую-то несусветную чушь.

Чтобы отогнать все это, больше всего Витуру нужно было умыться, а вода из насоса танкобура была холодная. Это остужало разум. Забывая о швах, он закрыл руками лицо. И только леска на щеке напомнила о том, что трогать лицо не стоило.

– Вот черт, – выдохнул Виту и все же улыбнулся.

Ему стало легче, хотя бы потому что этот шрам говорил о том, что между тем запутавшимся ребенком и им нынешним много различий.