Брайан Херберт - Герцог Каладана [litres]

Оглядывая охваченных волнением аристократов, занимавших длинные ряды кресел, Мохайем отметила, что почти у всех были покрасневшие, обведенные темными кругами глаза. Сколь много близких друзей, союзников, родственников сгинули в аду взрывов? Масштабные личности, обладатели веских голосов – все они ушли, ушли навсегда. Отзвуки трагедии будут прокатываться по Империи еще долго, не одно поколение, а сейчас грядет тектонический сдвиг власти.

Эти восемьдесят четыре пустующих места надо заполнить, заполнить все сразу, а значит, привлеченные запахом наживы амбициозные аристократы бросятся в Ландсраад, как стервятники на труп павшего зверя.

Когда ропот в зале умолк, спикер Ксумба выразительно посмотрел на Императора, и тот медленно кивнул. Спикер, высокий пожилой человек с лицом цвета красного дерева, медленно поднялся на трибуну, оказавшись в конусе яркого света. Глаза его были красны и влажны от слез, на лице застыло выражение скорби.

Он взялся за трибуну и некоторое время стоял молча, многозначительно оглядывая пустые места в зале, словно повторяя мысленно имена всех, кто недавно сидел в этих креслах. Зал тоже молчал. Зал заседаний Ландсраада был сейчас местом упокоения погибших аристократов.

Ксумба возвел глаза к потолку, стремясь найти подходящие для этого скорбного момента торжественные и веские слова.

– Наши мертвые погребены, надгробные речи произнесены, память почтена, слезы выплаканы. – Он вытер влажные щеки. Мохайем уловила искренность в голосе спикера: он и в самом деле переживал горе.

Ксумба медленно обвел рукой пустые кресла – то был вакуум, зиявший на политическом поле Империи.

– Умолкли страстные голоса благородных людей, желавших сохранить силу и славу Ландсраада. Как сможем мы найти им замену? Император рассмотрит претендентов на эти места и скоро представит на наше обсуждение их имена.

Шаддам наклонился к Мохайем и шепнул ей:

– Баланс сил изменился; слишком много моих союзников погибли на Оторио. Эту ситуацию надо исправить.

Она понимала всю правоту Императора. На празднество прибыли самые близкие, самые верные аристократы, а мелкие льстецы, возможно, даже симпатизировавшие Содружеству благородных, нашли подходящие предлоги, чтобы отказаться от визита.

– Очень много вакантных мест, сир. Но прежде у вас было большинство, и вы сможете устроить так, чтобы ушедших заменили только истинные ваши сторонники. В такие времена, как сейчас, Ландсраад не должен даже помышлять о дальнейшем ослаблении Империи.

Шаддам хмуро взглянул на Мохайем.

– Думаешь, этого не случится? Мне думается, что мятежники могут воспользоваться нашей очевидной слабостью, чтобы сломать хребет имперской цивилизации.

Мохайем на мгновение задумалась.

– Я прибегну к своим способностям распознавать истину для того, чтобы вы могли убедиться, что каждый отобранный является истинным лоялистом. Вы наградите своих настоящих союзников, а ложных друзей вышвырнете дрожать на морозе.

– Мне нравится твое предложение.

Когда спикер Ксумба закончил свою речь, Император встал и в гробовой тишине направился к трибуне. Он подождал, пока техники отрегулировали мощность громкоговорителя.

– Это очень важное и серьезное дело. Я никогда не забуду верных соратников, злодейски убитых на Оторио. Восемьдесят четыре самых лучших, самых преданных благородных друга. Мне будет нелегко найти замену таким одаренным, блестящим людям, но назначенная мною комиссия будет работать над этим день и ночь. Я лично буду рассматривать кандидатуры тех, кто окажется достойным занять эти, столь трагично опустевшие места.

Несколько участников собрания выкрикнули с мест слова поддержки. Один воскликнул:

– Да здравствует Империя!

Мохайем прекрасно знала, что Шаддам предпочел бы услышать: «Да здравствует Император!»

Тем не менее он принял поддержку.

– Все будет хорошо, – пообещал он. – Все будет лучше, намного лучше, чем было.

Шаддам говорил несколько минут, торжественно и скорбно, перечислив всех убитых членов Ландсраада, особо отметив тех, кто больше других отличился в служении Империи. Свое выступление Шаддам закончил клятвой:

– Мы найдем и покараем преступников, осмелившихся на это гнусное преступление. Насильственная сущность Содружества благородных открылась нам во всей красе. Мои сардаукары не успокоятся до тех пор, пока Якссон Ару не предстанет перед судом.

В ответ раздался гром аплодисментов, перешедших в бурную овацию.

Мохайем ощущала в зале сильное напряжение. Теперь должна была выступить Малина Ару, а Шаддам своей речью зажег ее погребальный костер.

По залу прокатился нестройный приглушенный ропот, когда эта гордая женщина шла к трибуне. Она шла без тени смущения, хотя оскорбления и обвинения сыпались на нее из зала, словно отравленные дротики. Малина Ару вышла на трибуну, чтобы обратиться к благородным семьям тех, кого убил ее сын.

Не дрогнув, она дождалась, когда уляжется гневный ропот. Многие лишь злобно глядели на нее, просто не веря своим глазам. Мохайем почти физически ощущала яд, разливавшийся по залу. Были, правда, и такие, кто с сочувствием смотрел на невинную мать, которой сын нанес подлый удар исподтишка.

Как Преподобная Мать Бинэ Гессерит Мохайем восхищалась ур-директором за ту силу, которую она выказывала, руководя КАНИКТ, хотя работа Малины Ару в корне отличалась от служения сестер. Очень немногие женщины Империи достигали такой осязаемой, реальной власти и могущества. Малина вовремя спасла компанию от некомпетентного управления своего мужа, которого сместила с руководящего поста. Доходы и влияние КАНИКТ под началом Малины стали недосягаемыми для конкурентов.

Сегодня, однако, эта женщина должна была говорить не о своих деловых талантах, а об ужасном преступлении Якссона.

На сцене Малина Ару выглядела так, словно ей в этот момент хотелось быть в другом месте, где угодно, только не здесь, в этом зале. Стоическое выражение лица растворилось. В ее глазах отразилась беспомощность, столь для нее нехарактерная. Мохайем знала, что ур-директор всегда отличалась уверенностью в себе, в своей правоте; появляясь на публике, она порой вела себя вызывающе и высокомерно. Теперь Малине предстояло сказать что-то помимо того, что было изложено в ее письменном заявлении.

Встретившись взглядом с глазами сидевших в зале людей, Малина Ару ссутулилась, став меньше ростом. С видимым усилием она собрала всю свою волю и вышла на трибуну. С разных сторон к ней подошли по три человека в форме КАНИКТ. Они положили к трибуне три огромные охапки цветов со всех концов Империи.

– Этими цветами я хочу почтить память жертв ужасной трагедии на Оторио, цветы с тех планет, которые их павшие благородные властители называли своим домом, – сказала она и продолжила окрепшим голосом: – Но ни один мемориал не сможет возместить тяжесть утраты столь важных для всех нас жизней.