Виктор Мишин - Солдат [Солдат. Превратности судьбы. Возвращение]

— Даже спрашивать тебя не буду, сдашь ты меня или нет, просто если ты это сделаешь, то меня просто посадят, а то и шлепнут.

— Сань, да мне по хрену, ты же знаешь! Служба службой, но ты мне дороже!

— Подслушать не могут?

— Мы же не в коммуналке! — успокаивающим тоном произнес Петя.

— Петь, я лечился, глаза почти не видели, даже после госпиталя в Москве. Там мне док один глаз немного вправил, но вот второй…

— Сань… — с упреком в голосе сказал друг.

— Петь, с сорок третьего я в Америке жил. Только приехал.

— Ни х… себе! — обалдел Петруха.

— Ага, только сильно не кричи. Там нашел хорошего врача, тот меня и залатал. Конечно, стопроцентного зрения нет, даже сейчас, но видеть я стал хорошо, а главное, ушли головные боли, что были сразу после ранения.

— А рука? Спина?

— Ох, длинная это история…

— Мы никуда не спешим!

Я начал рассказ, от которого у друга глаза лезли на лоб, и он постоянно меня перебивал.

— Как это в полицию поступил? Как на войну забрали? Какие острова? Какие японцы? — он завалил меня вопросами, на которые я последовательно отвечал. Чувствовал я себя в конце разговора как после допроса.

— Одуреть можно! Уехать из страны лечиться к буржуям, там на войну вернуться… Ты точно сумасшедший! Хотя я это и в Сталинграде замечал, когда ты один на фрицев ходил. А еще я замечал, что ты очень много знаешь! — Настоящий следак.

— Так, Петро, или ты убираешь «следователя», или я уйду на хрен! — строго оборвал я друга.

— Ладно-ладно, извини. Так как сейчас рука-то?

— Да как и у тебя! — я показал не сгибающиеся полностью два пальца, а затем, согнув руку в локте, указал и на то, как работает рука в целом. У Пети была почти та же проблема.

— Если бы кто другой рассказал, хрен бы я поверил, — заключил Петруха, — не вздумай только кому рассказать, сядешь наверняка!

— Тебе рассказал, — подмигнул я ему, — сяду?

— Дурак ты, старшина! — подвел итог Петя.

— Нет, — покачал я головой, — я офицер специального, противотеррористического отряда. Если на звания переводить, то примерно старлей, как и ты. Я там, в отделе этом, еще и за главного инструктора.

— Так же, снайпером? Глаза-то позволяют?

— Да нормально все.

— Я тогда чуть дольше в части задержался, только через неделю отправили, так слышал, что тебя к награде Нечаев представлял, не знаю, утвердили или нет. Но когда придут новые документы, то, думаю, узнаем. Я сегодня запросы сделал, побегать пришлось, скоро все бумаги будут у тебя на руках. Только нужно сфотографироваться.

— Нужно, значит, нужно, — пожал я плечами. — Чего делать будем?

— Пойдем гулять, я тебе город покажу? — Ага, а может, я тебе его покажу? Точнее, расскажу, что будет здесь лет через сорок-пятьдесят? Смеялся я в душе, конечно, но гулять согласился.

— Идем, конечно, заодно и поговорим… — произнес я так загадочно, что Петруха вперился в меня своим ментовским взглядом с еще большей силой.

— Ты мне что-то хочешь рассказать? Я имею в виду то, что ты мне не стал говорить там, на фронте, а ведь хотел, я по глазам видел!

— Да, не буду скрывать, очень хотел. Петь, ты помнишь мою историю о появлении в составе группы окруженцев?

— Ну… — Петя как-то напрягся.

— Расслабься, не засланным я был, успокойся, — похлопал я друга по плечу. — Тут другая история…

— Пойдем на лавочку, — мы уже вышли из дома и Петя указал мне в сторону набережной.

— Идем, — кивнул я.

Усевшись на лавочку, надо же, а ведь они здесь простоят как минимум лет сорок, только доски менять будут, сами-то лавочки литые, из чугуна, мы продолжили наш разговор. Я не знал, как начать, с чего, поэтому ляпнул то, что показалось на тот момент подходящим.

— Хорошие лавочки.

— Да, красивые. Их еще при царе установили, так и стоят. — Вот, друг сам мне помог.

— Ага, еще лет сорок точно простоят, — улыбнулся я.

— Ну, а почему бы и нет, наверняка простоят, — Петя не «въехал» в мою «игру» и просто поддакивал.

— Вот именно, Петь, что не наверняка, а точно простоят, — меня смешил этот разговор. Два человека, крепко подружившиеся на фронте и не видевшиеся очень давно, сидят и разговаривают о лавочках.

— Да нехай себе стоят, о чем ты вообще? — и тут что-то блеснуло в глазах у друга. — О лавочках это для начала, да?

— Помнишь, как тебя интересовало то, когда кончится война?

— Да я бы по-другому сказал, — скривился друг, — помню, как ты, довольно равнодушно так, сказал мне как-то, ранили тебя тогда в очередной раз, что воевать еще больше двух лет. Я тебя тогда подловил, ты разгорячен был после боя, наверное, не заметил, как сказал…

— Что именно?

— Что война кончится в мае, причем и год угадал.

— Ага, и это тоже.

— Сань, говори, я ж сейчас весь изведусь. Как, откуда ты столько знаешь? Или знал? — А я вдруг решил шутить дальше, испытывая терпение друга.

— Мологжане бывшие не достают? — В Рыбинске перед самой войной город Мологу затопили, устроив Рыбинское водохранилище. Так вот те бывшие жители города даже через пятьдесят лет все ноют и ноют.

— Чего? — явно сбился с мысли Петя.

— Чего, ты глухим, что ли, стал? — смеясь уже не скрывая, спросил в свою очередь я.

— Это ты сейчас о чем? — членораздельно, чуть ли не по слогам произнес Петр.

— Не бери в голову, просто ляпнул. Скажи мне, дружище, как тебе рассказать то, что я хочу?

— Ни фига ты вопросики подкидываешь! А я почем знаю? Говори уж как-нибудь, надоело твои загадки решать! — едва не матерясь, выпалил Петр.

— Просто, если я рубану тебе все вот так, в лоб, ты просто охренеешь и убежишь, да еще и «скорую» мне вызовешь. А я в дурдом не собираюсь.

— Сань, ну не томи, обещаю, дослушаю до конца!

— Петь, ты здесь родился? — заглянул я в глаза друга.

— Да, я ж рассказывал, — машинально кивнул он.

— Я тоже…

— Ты же не помнил ничего о себе, контузия. Что, и голову вылечил… — тут Петя и споткнулся.

— Ага, понял, наконец, куда клоню?

— Ты ничего не рассказывал, постоянно отмахивался от всех…

— А историю с наградами напомнить?

— Ты не хотел, чтобы тебя награждали! — он четко вспомнил то, что я и хотел от него услышать.

— Ты не думал, почему?

— Ну, ты же объяснял, что удача отвернется, сглаза боялся, хоть мне и смешно было такое слышать.

— Петь, я тоже родился в твоем городе… в восьмидесятом году.

— Чего? Тебе же не шестьдесят восемь лет!

— Ага, в тысяча девятьсот восьмидесятом… — и я взял паузу, чтобы вдоволь насмотреться на смешное выражение лица моего сослуживца-однополчанина.

Мы молчали минут двадцать, я уже начал переживать, что Петя ищет предлог, чтобы сбегать за «скорой помощью», когда он наконец оттаял.

— Так, б…, теперь-то все и сходится! — воскликнул наконец Петя. — Ты как ясновидящий, да?