Виктор Мишин - Солдат [Солдат. Превратности судьбы. Возвращение]

— Прости, братка, не знаю, как это вышло, испугался я, — простонал напарник.

— Куда тебе попали? — пытаясь разглядеть в темноте хоть что-то, спрашиваю я.

— В грудь, покойник я. И тебе из-за меня прилетело.

— Тихо, лежи спокойно, я тебя дотащу. Нам бы отсюда только уползти. До развалин вон метров шесть всего. — Разрушенный дом и правда стоял близко, мы шли в его тени.

— Ты же сам встать не можешь, — шепчет Петя, и у него изо рта течет кровь.

— Блин, Петь, не умирай, мать твою, я тебя еще плавать не научил! — восклицаю я уже в голос, стало на все плевать.

Я попытался перевернуть друга на живот, чтобы подлезть под его руку, поднатужившись, удалось это проделать. Петя стонал, но не кричал, хотя я понимал, что ему очень больно, самому хреново, аж перед глазами круги. Сдвинувшись на метр, остановился, переводя дух. Петя дышит очень часто, прерывисто. Делаю еще усилие и еще, вот уже дыра в стене, в подвал, наверное, на расстоянии вытянутой руки, и… Погасла даже та темнота, что была перед глазами.

«Что за серый потолок? — хлопаю глазами. — То есть как это? Я что, живой?» — одни вопросы. Но если есть вопросы, значит, и правда живой. А где Петя? Где я вообще? Поворачиваю голову, оба-на!

«Вот ни хрена себе сходил за хлебушком!» — На стене, что была в паре метров от меня, висел медицинский халат и два комплекта немецкой формы. Дернувшись от неожиданности, брюхо прострелило сильной болью. Скривился, но подтянуть ноги к груди, как хотелось, не удавалось, слишком больно было шевелиться.

«Твою мать, где я???» — заорал я про себя.

Откуда-то со стороны моих ног послышалось движение. Машинально открыл глаза, но оказалось, поздно. Прозвучало что-то на таком корявом немецком языке, что даже я сообразил, что он какой-то неправильный. Вошедший молодой мужчина, примерно лет тридцати, чисто выбритый, с зачесанными назад волосами, произнес повторно ту же фразу.

— Как же ты в школе учился, с таким языком? — шепотом произнес я.

— Не понял!!! — тут же выпалил мужчина.

— Чего, по-нашему понимаешь, гад? — проскрипел я.

— А где немец? — мужчина совсем потерялся и начал пятиться к выходу.

— Куда побежал, вражина, за хозяевами? — вдогонку бросил я. А плевать, все, что случилось, уже случилось. Если и будет хуже, то пулю-то я себе выпросить сумею.

Еще через пару минут в палату, а это была определенно не палатка, а настоящая палата, в госпитале похоже, вбежали уже трое. Один все тот же белохалатник, а вот двое других… Теперь я завис, причем наглухо. Вижу, что меня о чем-то спрашивают, а не слышу, в ушах стучит набатом и вдруг наваливается темнота. Конец первой серии.

Новое пробуждение принесло новые вопросы. Я нашел себя пристегнутым наручниками к каркасу железной кровати. Ладно хоть ноги не приковали. Я чего, убил, что ли, тут в беспамятстве кого-то? Осмотрелся, немецкая форма на месте, а вот халат пропал. Черт, что же тут происходит-то? Я во сне видел двух мужиков в форме НКВДэшников или наяву? Ответ появился спустя несколько минут.

— Ты меня понимаешь?! — раздался спокойный голос. Уверенно так, как будто не спрашивал, а утверждал, этот обладатель формы служащего особого отдела.

— Да, — коротко ответил я и чуть заметно кивнул.

— Хорошо, — заключил вошедший и задал новый вопрос: — Кто ты? — Хороший вопрос, как бы тебе ответить…

— Гвардии сержант Иванов, тринадцатая гвардейская дивизия, — ответил я, не став уточнять что-либо еще, и так много сказал.

— Кто-о-о??? — Казалось, особист, или кто это такой, сейчас лопнет от возмущения. — И где же ты сейчас, по-твоему?

— Мне бы кто сказал, — ляпнул я и добавил: — Почем я знаю.

— Парень, ты хоть что-то помнишь, что с тобой произошло? Где ты был? Что последнее помнишь? — затараторил особист, но, надо отдать должное, тон его голоса изменился.

— Да фиг его знает, шли с Петрухой… Черт, товарищ…

— Батальонный комиссар Первушин, — быстро представился особист, фу, значит, все-таки у своих!

— Товарищ батальонный комиссар, со мной боец был, гвардии красноармеец Курочкин, его ранили серьезно…

— Очень тяжелое ранение. Без сознания, шансы — минимальны. Ты давай-ка о себе продолжай!

— Виноват. Вышли дозором, осмотреть подступы к укреплённым пунктам противника…

— А почему вы оба в немецкой форме были?

— Так надели специально, чтобы пройти проще было. И ведь далеко прошли.

— Что было дальше? — особист сел на стул и, достав папиросу, закурил. Увидев, как я глотаю слюну, комиссар вдруг встал и подошел ко мне.

— Курить хочешь? — спросил он и отстегнул мне руки.

— Товарищ батальонный комиссар, а зачем меня пристегнули, я что, на кого-то напал?

— Да за немца тебя приняли мои помощники. Пристегнули и докладывать побежали, а мне вот интересно стало, что это у нас за фриц в госпитале лежит, что по-немецки не понимает.

— Это вы про доктора говорите? Так он на немецком говорит чуть лучше, чем я на китайском!

— А ты на китайском говоришь? — удивился, но тут же все понял особист, улыбнувшись, он протянул мне папиросу и, поднеся спичку, продолжил: — Так что же произошло, сержант?

— На немцев выперлись, лоб в лоб. Они нас спросили о чем-то, а дальше стрельба началась. Я пулю вроде словил, отключился ненадолго. Очухался, смотрю, фрицы «готовые» лежат, ну и мы…

— Больше ничего не помнишь?

— Пытался в развалины отползти, но вроде чуток не дотянул.

— Вас разведчики нашли, лежали в обнимку со вторым таким же, в немецкой форме. Думали, вы немцы раненые, притащили вас к нам. Обоих прооперировали.

— Как же это, товарищ комиссар? У нас что, немцев полудохлых лечат?

— Этим мы и отличаемся от фашистов. Врач осмотрел, сказал, что шансы есть, так чего бы не прооперировать. У тебя две пули в брюхе были, у напарника твоего одна, но в груди.

— Товарищ комиссар, — мне прямо не верилось в такое отношение, а главное в то, что мне, выходит, верят, — и вы мне верите?

— Ну, сейчас, конечно, нет, но ты сказал свою фамилию и звание, отправим людей за кем-нибудь из вашего полка, если опознают… Что такое? — комиссар, видя, как я нахмурился, уточнил: — Что, могут не признать?

— Товарищ комиссар, нас пятнадцатого был полноценный полк, а к двадцатому мы в роте даже знакомиться перестали, несколько раз за сутки состав менялся. То нам подкрепление дадут, то наоборот нами кого-нибудь усилят. С твердостью могу сказать одно, если жив старший лейтенант Нечаев, командир роты, он точно подтвердит, — ну, уж Родимцева приплетать не буду, тот мог уже и забыть, хотя вряд ли, он и после войны будет в Сталинград приезжать, поминать своих бойцов.

— Ладно. Пойду, попробуем связаться с тем берегом, но связь тут…

— Понятно, — кивнул я.

— Двадцатого, говоришь, вышли в дозор?