Владислав Конюшевский - Попытка возврата [Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия]

Но, судя по моему новому комбезу, их деятельность техникой теперь вовсе не ограничивается. Похоже их задействовали и в легкой промышленности… А для нас это — большой гут! И лично для меня это тоже показатель. Показатель того, что могу хоть что-то толковое предложить. Не в смысле чего-то глобального и всеобъемлющего, а вот так — ориентируясь на собственную смекалку.

Ведь чем дольше идет война, тем более и более опытными и знающими бойцами становятся окружающие люди. Я-то хорошо помню, насколько внимательно — открыв рот и растопырив уши, меня слушали окружающие тогда, в сорок первом. Ведь и запуск РС с самодельных станков был для них откровением. Добыча тротила из старых снарядов, дощечка с зарубками — для стрельбы из станкача ночью, подленькое минирование трупов гранатами, да и многое, многое другое в начале войны было откровением.

Просто мне в свое время дядя Саша давал знания, которые были основаны на опыте и Великой Отечественной, и Корейской, и Вьетнамской, и Афганской войн. А ведь я перечислил только наиболее крупные конфликты второй половины двадцатого века… Поэтому в лето начала войны я и выступал эдаким гуру и знатоком. И все потому, что людям, бывшим тогда рядом со мной, просто неоткуда было набраться настолько специфических навыков. Практически все знания Первой мировой и Гражданской с утра 22 июня сразу устарели, а нового опыта бойцы еще не наработали. Зато сейчас…

Сейчас, по сравнению с некоторыми спецами, я просто — щегол пестрожопый. И реально оценивая, теперь отношу себя к середнячкам. Крепким, но не более того. А чтобы вообще не скатиться вниз, приходится постоянно учиться, общаться и набираться своего опыта. Я и раньше не был чужд поднять профессиональную подготовку повыше, но вот случай со Славкой Кубиком меня вообще подстегнул конкретно.

Ведь насколько изящно он действовал — предугадал психологическое состояние противника, учел его привычки, а потом, объединив это с обыкновенным атмосферным давлением, сумел провести блестящую разведку кишащей немцами местности. Я бы там засыпался…

Так что хоть это и отдает паранойей, но быть даже в середняках вовсе не хочется. Ибо все, что не «лучший» — чревато для здоровья. И пусть народ вокруг говорит, что Лисов и так — «настоящий волчара», только я никогда после того случая не упускал момента поговорить и с разведчиками, и с артиллеристами, и с танкистами, и с летунами. Причем не просто потрепать языком, а именно обменяться опытом. Ведь у каждого человека за годы боевых действий появились свои наработки и наблюдения. Даже у обозников можно столько интересного и применительного к нашей работе узнать… Вон, полгода назад один ездовой говорил…

В стороне щелкнул сучок, и я, отвлекшись от воспоминаний, перенес свое внимание в ближнюю зону. Ха! Да у нас гости. Упитанная мохнатая свинья и с ней три полосатых поросенка, похрюкивая, принялись увлеченно копаться под дубом, растущим метрах в тридцати от нас. Слегка пихнув ногой Пучкова, я глазами показал ему на свинок и изобразил, как будто зубами стягиваю с шампура кусок мяса. Гек плотоядно улыбнулся, а кабаниха, видно, что-то почуяв, перестала рыть землю и принюхалась. Поводив рылом, она как самонаводящаяся ракета развернулась к нам и коротко хрюкнула, после чего вся семейка бесшумно исчезла в зарослях.

В принципе это можно считать за показатель отсутствия поблизости людей. У кабанов нюх такой, что собака позавидует, да и осторожные они до невозможности. А так — кабанчики гуляют, птицы не орут обеспокоенно. Значит…

— Гек, можно менять позицию. Пойдем в квадрат двадцать-девятнадцать, заодно и разомнемся.

Напарник кивнул, и еще через несколько минут мы двумя размытыми тенями скользили в сторону новой точки наблюдения.

В новом квадрате, на пересечении двух лесных дорог, просидели до вечера, но за это время вообще никого не увидели и, когда сумерки начали сгущаться в темноту, снялись с места, двинувшись к точке сбора. Когда через полчаса подошли к вывороченному вязу, то, мигнув два раза фонариком с синим светофильтром, получили ответное условленное мигание. Пучков, видя это, удовлетворенно сказал:

— О, наши уже здесь! Вот и здорово — никого ждать не придется. А еще через несколько минут я принимал доклад Шарафутдинова о прошедшем дне. Они находились в более оживленной местности и поэтому помимо двух подвод с сеном, проследовавшим в сторону колхоза «Буденновский», и бабы с ребятишками, которые собирали ягоды, видели даже полуторку. Изделие Горьковского автозавода перевозило в кузове улья и, попердывая изношенным мотором, укатило в сторону квадрата 32–18.

Марат, выговорившись, поинтересовался:

— Ты опять малолетних «шпионов» выслеживал?

— Опять.

Шах только головой покрутил, а я, не желая больше торчать в этом комарином рассаднике, приказал:

— Ладно, потом мнениями поделимся. Нам еще часа два топать, поэтому — за мной!

И группа в полном составе взяла курс на аэродром.

Пока рысили по темному, хоть глаз выколи, лесу, я все думал, что идея уйти за будущее кольцо оцепления все равно кажется правильной. Да что тут «кажется»! Четыре дня наблюдения за районом вокруг хутора Кшиштофа Ломзицкого еще больше утвердили меня в этой мысли. Ведь вначале планировалось нас и остальные террор-группы задействовать в наиболее непроходимых районах, которых в этой части Полесья было выше крыши. Остальную местность должен был контролировать скрытно выдвинувшийся в час «Х» кавполк, с двумя усиленными пулеметными эскадронами. Их задачей являлось: пройдя вне дорог, чтобы исключить возможность встречи с наблюдателями АКовцев, оцепить возможные пути отхода поляков в районе 3–5 километров от аэродрома.

Вторую линию оцепления будут осуществлять три батальона НКВД, которые прибудут из Листвянок. А так как Листвянки находятся почти в сорока километрах отсюда, то пехота НКВД со своей техникой блокирует дорогу Грель — Воркуновка только часа через два после начала операции. Заранее занять позиции они просто не смогут, так как в этом случае разведка АК будет иметь возможность предупредить своих. Но зато эта дорога проходит в восьми километрах от аэродрома, отсекая основной лесной массив. А форсирование дорог в тылу противника — это дело крайне опасное, и поэтому я не завидую тем полякам, что сумеют проскочить позиции спешенных кавалеристов. По времени те, кто прорвется через первую линию оцепления, добегут до этой дороги как раз часа через два с половиной после начала боя, поэтому бойцы НКВД вполне успеют и расположиться, и закрепиться, и встретить беглецов со всей пролетарской любовью.

Все это, конечно, мало отличалось от обычной войсковой операции, но имелся один нюанс. Засадный кавполк заставит основную массу рассеяться. А так как командиры у АКовцев вовсе не дураки, то оставшиеся в живых вполне смогут предположить горячую встречу на лесной дороге, отделяющей этот участок леса от остального массива. И значит, что? А это значит, что они постараются уйти в сторону от своих основных сил. И уйти не столбовым путем, а наиболее непролазными буераками. Вот тут и начнется работа для ребят из террор-групп.