Владислав Конюшевский - Попытка возврата [Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия]

— А про схрон им откуда известно? Вряд ли его за эту неделю отрыть успели.

Федор кивнул:

— Его сделали еще в тридцать восьмом. В строительстве принимал участие Марек Гонопка, тот щекастый, — Свиридов изобразил руками размер физиономии Гонопки, — которого возле ручья взяли. Он в то время был хорунжим SZRP, в смысле — Войска Польского, и именно его отделение здесь занималось рытьем. Вот этот хорунжий и навел на бункер.

— А еще тут подобные «закапушки» есть?

— Пленный не знает, но со слов Гонопки сделал вывод, что больше нет. Тот рассказывал, что их отвезли километров на тридцать от основного укрепрайона, и пока они занимались строительством, больше никаких солдат здесь не видели.

— Ладно… толстого позже тряхнем. Только один вопрос: ты что, настолько хорошо по-польски разумеешь?

— Не столько я по-польски, сколько Смиглы по-русски! В общем — мы нашли общий язык!

— Молодца, Ким! А сейчас пора идти к схрону, а то уже седьмая минута идет с тех пор, как они гадить потопали.

Не собирая пленных в кучу, чтобы они не смогли сговориться о последующем звездеже на дальнейшем допросе, просто оставили возле них охрану и рванули обратно к бункеру.

Скрываться уже не было смысла, поэтому тремя бойцами блокировав запасной выход, мы собрались возле основного и начали думать думу — как сподручнее выколупать противника из-под земли? В конце концов решили, что завязываться с дымшашками — себе дороже. Противогазов у нас нет, а вот у подземных сидельцев они, по закону подлости, вполне могут оказаться. Будет обидно…

Нет, гораздо проще закинуть в виде гостинца пару свето-шумовых гранат и тут же атаковать. Решили, что работать будут люди Шмеля и что двух человек для штурма вполне хватит. Больше там просто не развернутся. Пока назначенные ребята скидывали разгрузки и автоматы, мы, стоя полукругом, молча смотрели на них. Все слова и инструкции были сказаны, поэтому отвлекать парней заумными советами было бы глупо.

Но когда «невидимки» уже приготовились и группа поддержки намылилась, открыв люк, закатить туда гранаты, он распахнулся сам. Ну не то что бы распахнулся, а так — приоткрылся. Я как раз стоял напротив и поэтому первым увидел, что в появившейся щели нарисовалась башка, пытающаяся открыть крышку, но при виде скопления посторонних людей на поляне — застывшая. Причем застыл не только этот вылупляющийся гриб, от неожиданности замерли и все остальные.

Этот стоп-кадр длился целую вечность: во всяком случае, не меньше секунды — точно. За невыносимо долгую секунду глаза у поляка стали по пять копеек, и тут статика прекратилась, а движение, наоборот, — началось. Поляк, отпустив руки, начал проваливаться вниз, а я уже летел, вытянув руки вперед. Летел и видел, что ме-е-едленно опускающаяся крышка к концу полета придется как раз на уровень моей переносицы. Но тут уж что-то одно: или словить эту долбаную крышку, или башку вражины. Пойманная башка была важнее сломанного носа, поэтому я в ожидании хор-рошего удара только глаза прищурил, но положения вытянутых рук не изменил.

И правильно сделал, что не изменил, потому как «растянутое» время закончилось, и в тот момент, когда я уже скользнул пузом по траве, люк пинком открыл стоящий сбоку от него высокий «шмелевец». И в тот же миг я вцепился в ухо и волосы скрывающегося диверсанта. Он чуть было не утянул ловца за собой, но сразу несколько рук ухватили и меня, и его, выдернув обоих из черноты провала, как морковку. До меня не сразу дошло, что все уже закончилось, и поэтому, когда вопящего во всю глотку «языка» уронили на землю, я так и продолжал, держа его за волосы одной рукой, другой молотить по противнику, желая побыстрее заткнуть исторгаемый им вой.

А штурмовая группа уже начала действовать. Пленный еще выводил переливчатые рулады, а до моего слуха донеслись два звонких хлопка и чей-то крик:

— Работаем!

Тут противник наконец обмяк, потеряв сознание, и я, оторвавшись от него, повернулся в сторону входа в схрон. Двое парней, помогавших мне, сразу же подхватили тело и поволокли его в сторону, а остальные, стоя возле люка, напряженно прислушивались к происходящему внутри. Секунд через десять тишину нарушил голос:

— Принимайте!

И все опять пришли в движение, помогая вытянуть последнего бункерного сидельца. Вынырнувший следом за ним боец из атакующей пары, возбужденно улыбаясь, сказал, обращаясь к Марату:

— Слушай, мощные у тебя штуки! Этот гаврик даже не дергался, когда мы его нашли. Лежал себе тихонько возле нар и не отсвечивал! Рецептом поделишься?

Шарафутдинов кивнул, а я, присев возле бессознательного поляка, у которого был рассечен лоб, а из ушей и из носа текла кровь, недовольно заметил:

— Какие-то они чересчур мощные. Чего ты туда напихал кроме магния? Его же контузило напрочь!

Шах недоуменно пожал плечами:

— Как обычно. Просто они шарахнули в маленьком, замкнутом помещении, вот поэтому такой эффект. Да и, похоже, когда он залечь пытался или просто падал, головой ударился. Видишь, какая ссадина? Нет, все нормально, командир! Главное, всех живыми взяли и есть с кем работать!

— Всех живыми взяли… — Оттянув веко у пленного, я безрадостно посмотрел в его закатившийся под лоб зрачок и, сплюнув, показал пальцем: — Вот этот — точно полудохлый. И чует мое сердце, что именно он окажется командиром. Не тот, голосистый, с прореженным скальпом и полуоторванным ухом, а именно этот!

На что Гек жизнерадостно ляпнул:

— Ничего, лишь бы дышал! А уж мы его растормошим!

Угу, знаю я этих тормошителей. Как бы в процессе оживления контуженый хмырь окончательно дуба не дал… Хотя, если это рядовой член группы, так и хрен бы на него!

Но, как выяснилось, именно бессознательный «язык» и был командиром. Просто пока некоторые мужики занимались опустошением схрона, остальные приступили к опросу пленных и быстренько выяснили сей нерадостный факт. Трое «засранцев» в основном выполняли функции носильщиков и боевого охранения, поэтому были не в курсе: ни где сейчас находится вторая часть диверсантов, ни откуда они собираются работать. Корноухий оказался радистом, знающим частоты связи, только о месте расположения группы «артиллеристов» он тоже был не осведомлен.

Кололи их вдумчиво, поэтому оснований не верить пленным я не имел. Вот так и вышло, что через полчаса после начала допросов мы собрались возле лежащего на плащ-палатке Ганбовского. «Вепрь» до сих пор не пришел в себя, хоть ему и оказали первую помощь. Поэтому, глядя на его замотанную башку и ватные «чопики», торчащие из носа, я задумчиво тер щеку, вопрошая у собравшихся вокруг знатоков медицины:

— Нашатырь нюхнуть давали? Водой обливали? По щекам… хотя нет, отставить! У него мозги стряслись, поэтому хлопанье сейчас явно противопоказано. Блин! Чего же тебе еще, собака, надо?