Дмитрий Володихин - Штурм бункера [litres]

А тот спрашивает, этак с превосходством:

– Почему ты думаешь, мой проницательный спутник, что я не захочу прикончить тебя и забрать все?

Умным себя считает!

– Лишний риск, лишние сложности, Браннер. И потом, ты не из тех, кто мелочится. Заплатишь малым за большое, будешь чувствовать себя спокойно, все останутся в выигрыше. Решайся, Браннер, ты не Фрост, и я не Фрост, мы умеем договариваться.

– И ты мне поверишь?

– Дай честное слово.

По связи доносится фирменное всхрюкивание Браннера. Вот ведь ученый, умник, а как усмехнётся, так всё свинья на ум приходит.

– На дворе две тысячи сто четвертый год, а ты полагаешь, что честному слову можно верить как в старину? Кто бы его ни давал?

– Я не считаю тебя дешевкой, Браннер.

Молчит. А потом вынимает из контейнера для находок топор и фигурку, протягивает мне. Всего три слова говорит, но ясных:

– Купил! Честное слово.

Значит, соглашение у нас. Конечное соглашение. Я же говорил, Су, такие, как Браннер, они не пропащие люди. У них своя честь, вроде форса, а форс они четко держат.

Выходит, не станет он искать, как бы меня исподтишка насмерть приголубить. Ладно.

– Я хром и жутко устал. Ты ранен, из тебя кровь течет. Но мы вместе, и мы уж как-нибудь вылезем. Давай-ка, Браннер, обопрись на мое плечо, давай, давай… Сил мало, надо поднапрячься. Полезли, Браннер.

Не полная свинья этот Браннер, оперся деликатно, как бы ему это если и нужно, то на рыбью ногу, не больше. Ладно, чем позже он на мне всерьез повиснет, тем быстрее мы будем двигаться.

Застонал.

И мы с ним начали подъем, очень тяжелый, очень долгий, а оба мы никакие…

Су! К тебе обращаюсь, мой свет ласковый! Я как-нибудь справлюсь. Ведь ты есть, и ты ждешь меня, Су, а я начинаю возвращаться к тебе из глубин. Ты моя счастливая карта!

Ну, помогай, Господь.

Дамы и господа! Вот мы и на финишной прямой. Пиратов осталось только двое, они не убьют друг друга, и они возвращаются на опустевшей «Испаньоле» домой, имея – каждый! – по сундучку с сокровищами. Возможно, флот Его Величества помешает им бросить якорь в тихой надежной гавани, но риск – благородное дело…

А возможно… я не дойду… у меня в глазах темно, и я чувствую, как при каждом движении кровь горячей струйкой выхлестывается наружу. Я… готов преодолевать боль… я… готов заставить себя… но слишком многое зависит от удачи. В конце концов… силы человеческие не беспредельны.

Старина Улле… Улле, которого я презирал, Улле, который был никто… он сейчас и есть моя удача. Мне нужна помощь… очень скоро… или очень быстро? Как сказать правильно? Мне нужна помощь. В голове серые смерчи…

Впрочем, это все глупости, дамы и господа! Величайший авантюрист все еще на арене и, сознайтесь, все еще восхищает своими трюками публику! Так не смотрите на артиста в миг его слабости! У него нет уныния, он просто пробует маску грусти, а сейчас снимет ее и опять наденет маску бодрого веселья, которую так любите вы, мои драгоценные зрители!

О-о-х… Ерунда! Вперед! По солнечным реям к зияющим высотам! Или к сияющим?..

Кто меня трясет? Ах, ты, Улле… Отключился? Не давай мне отключаться… Мы еще поборемся… Мы ещё воротимся в Портленд…

Что мне надо было сделать? Ведь что-то надо было сделать, и срочно. Да!

Мы ведь добрались до квадратного зала…

Милая Виктория-Августа! Посылаю тебе сигнал, которого ты так долго ждала, моя славная… Сколько часов ты ждала, моя добрая Зара? О-ох… уже не соображу… Много часов… У меня передатчик на один аларм-импульс… не проворонь! И у меня единственный шанс, так что дай им там жару… чудесная, нелепая дылда. Знаешь, я не люблю тебя… но кое-какое чувство у меня к тебе есть. Ты… мои домашние тапочки. Живые, чудесные, уютные тапочки… И есть заметный шанс, что осень жизни мы проведем с тобой вместе, слезливая балда. Ты меня будешь беречь и оздоровлять, когда… от меня мало что останется… Верно?

Отправлено.

Теперь другая… женщина. Что лучше заставляет женщину работать? Страсть или деньги? Должно быть, страсть… Но… это смотря про какую женщину…

О-о-ох… Улле, спасибо… Мне нельзя отключаться…

Дамы и господа, я все еще на арене…

– Ольга Валерьевна! Срочно! Это полковник Сизарев!

– Соединяй, Пташкина.

Где-е-е подозрительное движение, Сергей Афанасьевич? У меня за спиной? Чуть в сторону? Топопривязку бы! Получено. Нет, ни в коем случае не стрелять. Патрули отозвать. Имперская служба безопасности проводит операцию!

Дождались.

– А ну-ка, обе птички подъем! Подъем! Зверь в поле! Преследовать!

Как же они прорвались? Откуда? Все-таки на обратный пробой пошли, но где?

Итак, что мы видим? Да мы не разбери-пойми что видим! Взрывы, клубы песка пополам с пылью до небес, стрельба какая-то… между собой разбираются? Да сколько их?!

О, шесть штук первоклассных марсоходов с боевыми башенками и еще один-два в пылевом облаке, не различить. Да тут целая войсковая операция, не знала бы, что бандиты, так приняла бы за вторжение…

Ближе! На полной скорости! Уходят, тут до границы анклава ехать – на полушку!

Один из бандитских марсоходов принялся вращать башенкой… Все вращают башенками! Ба, вспышки! Да они всерьез хотят имперские антигравы пощупать? Вот уж, господа, не выйдет. Защита у нас… защита у нас…

Ерунда какая-то. Защита на чужую пальбу не отвечает, будто и нет ее. Это еще что? У ребят нервы не выдержали…

– Птичка-2, отставить стрельбу! Отставить, я сказала! Всем: поставить режим антиголо!

Как только режим антиголо установился, она увидела: нет никаких боевых марсоходов. Ничего, кроме голо-фантомов, обманок. Пылит одна-единственная высокоскоростная спортивная машина. Из нее время от времени выстреливается взрывпакет, падает и срабатывает, поднимая очередной столб песка.

И этому марсоходу-скоростнику осталось до спасения всего-ничего… Хорошо идет, собака.

Она отправляет гонщику сигнал: «Стой, стрелять буду!».

Ноль внимания.

– Госпожа майор, разрешите…

– Нет. Я сама.

И она опять взялась за управление огнем. Аккуратно. Спокойно. Не насмерть. Втопить кнопку!

Нажав, она сейчас же почувствовала, вернее, предугадала чувство поражения. Да, она все сделала, как надо. Да, чужой марсоход развернулся и зарылся в песок, его левый задний каток еще долго несся по прямой, а когда инерция кончилась, крутнулся на месте и упал. Но одновременно с ее выстрелом в пилотской камере марсохода открылся люк, и оттуда вылетел водитель с реактивным ранцем за плечами.

Взлетел грязно, под углом сорок пять градусов, ушел в штопор, выписал пару сумасшедших петель, будто воздушный шарик, который надули, но забыли завязать, и он носится по комнате сбрендившим истребителем. Наконец, рухнул. Километрах в трех.