Павел Корнев - Резонанс [СИ]

— Только не торопись, — едва слышно выдохнул Василь, прикрывая за мной дверь, и выразительно подмигнул.

— Как скажешь, — усмехнулся я и отправился на спортивную площадку.

Ну а там наскоро размялся, до предела уплотнил втянутую в себя энергию и усилием воли разжёг алхимическую печь, принялся выдавать связки ударов в технике закрытой руки. Отработал в хорошем темпе никак не меньше минуты, прежде чем начал сказываться повышенный расход сверхсилы, упала плотность и сделался нестабильным процесс трансформации.

Тогда-то и стало ясно, что хоть новая техника и помогает устранить кучу непреодолимых без неё сложностей, панацеей всё же не является.

Расстроился, конечно, но не слишком сильно. Дождался, когда стихнет жжение в груди, и начал оперировать непосредственно входящим потоком. Обрабатывать его на лету получалось не лучшим образом, и время от времени удар по доске отдавался резкой болью в костяшках, но тут уж ничего не попишешь — тяжело в учении, легко в бою.

Пытаться совместить алхимическую печь и технику открытой руки я не рискнул, в несколько тычков расщепил одну из досок, прибрался на площадке и перешёл к боксёрским грушам. Ну а потом традиционно меня валял по песку Матвей.

Дальше посидели на лавочке, а после недолгой медитации сходили в летний душ и разошлись по корпусам; Матвей теперь с нами не жил, давно уже перебрался в казарму штурмового взвода.

Жаль. Может, и вступился бы, не пришлось бы дело до крайности доводить…

На Федю Маленского наткнулся у входа в корпус. Что заместитель командира отделения не просто так подпирает стену, а дожидается меня, — понял сразу, даже раньше, чем с другого бока подступил Боря. В животе противно засосало, проявилась слабость в ногах.

— Ну-ка, пойдём поговорим! — распорядился Маленский.

— Не о чем нам разговаривать. Бойкот же! — попытался отбрехаться я, но это, разумеется, ничего не изменило.

Барчук неожиданно цепко ухватил меня за плечо, заставил подняться на крыльцо и затянул в уборную. Боря зашёл следом, захлопнул дверь и с гаденькой улыбочкой подпёр её плечом.

— В отделении ты, Линь, слабое звено! — заявил Федя, вытолкав меня на середину комнатушки, освещённой одинокой лампочкой под потолком. — Больше так продолжаться не может! Мой долг как заместителя командира отделения принять незамедлительные меры для твоего перевоспитания.

Чужая воля вмиг отрезала от сверхэнергии, и будто разом хуже слышать и видеть стал, а попытался сбросить блокировку — так чуть носом кровь не пошла от перенапряжения. Если в противостоянии с Василем я ещё улавливал слабину и время от времени перебарывал его, то сейчас словно в кирпичную стену уткнулся. Не превозмочь.

Наверное, стоило начать протестовать, я же молча сунул правую руку в карман трико, даже вырываться не стал.

— С сегодняшнего дня будешь драить уборные! — приказал Маленский, приняв молчание за покорность, ну или как минимум — страх.

Впрочем, чего уж греха таить — страх я и в самом деле испытывал. Только его совершенно неожиданно перекрыл азарт. А ещё — лютая подсердечная злоба.

Если разобраться, если быть до конца честным с самим собой, ждал этого все последние дни. С Казимиром поквитался, пришло время Барчука…

— И талоны на усиленный паёк нам отдавать станешь! — добавил от двери Боря.

«Кто о чём, а вшивый о бане», — ворохнулась какая-то очень уж отстранённая мысль, а вслух я спросил:

— Разве не Маша сегодня моет?

Вопрос Фёдору по душе не пришёлся, он жёстко встряхнул меня и угрожающе прорычал:

— Мыть будешь ты! А Боря проконтролирует! Или доступней объяснить? А? Объяснить?

Маленский замахнулся свободной рукой, но удара не последовало — просто решил надавить психологически. Только вот в эту игру можно было играть вдвоём, я и сыграл. Левой ухватил обидчика за ворот, а правую вскинул так, что остриё кустарной заточки замерло в сантиметре от его глаза. И в тот же миг сгинуло нематериальное давление чужой воли, сверхспособности снова вернулись ко мне, и будто стало легче дышать, а то и думать.

Или это адреналин мозги прочистил?

Да плевать!

— Ну что, Барчук, заткнулся? Язык проглотил?

За спиной сипло выдохнул Боря, и я толкнул обмершего Федю, заставляя его попятиться к противоположной стене. Под ноги попалось ведро, мы опрокинули его, по кафелю разлилась вода.

— Не дури, Линь! — попросил Маленский, когда отступать оказалось некуда.

— А никто и не дурит, Федя! — расплылся я в широченной и дурной, при этом совершенно искренней улыбке. — Я вашу паскудную породу до икоты ненавижу, всех бы до единого к стенке поставил. А начну с тебя. Убить не убью, но два глаза такому уроду совершенно ни к чему, один точно лишний!

— Успокойся!

— А я спокоен, Барчук. Я — спокоен. Просто ещё не решил, какой глаз тебе оставить — правый или левый. Есть пожелания, а? — Заместитель командира попытался напрячься, пришлось слегка приблизить остриё и прошипеть: — Замер, сука! А то рука дрогнет и не глазное яблоко вырежу, а сразу в мозг заточку засажу!

— Тебе это даром не пройдёт! Под трибунал отправят!

— Плевать! — буквально выхаркнул я это слово в побледневшее лицо Феди. — Ты, мразь, кем себя возомнил? Барином, да? Думаешь, я твой крепостной? Так вот, хрен ты угадал! Я тебя, паскуда, на лоскуты порежу, и плевать, что потом будет! Дальше Кордона не сошлют! А тебя спишут, потому как одним глазом дело не ограничится, это я тебе гарантирую…

За спиной чавкнула по воде резиновая подошва кеда, и я резко повернул голову, прикрикнул на Борю:

— Замер, жирдяй! Я его сейчас без глаза оставлю!

И жирдяй замер, а вот Федя воспользовался случаем и перехватил моё запястье, но рука даже не дрогнула — инстинктивным усилием влил в неё сверхсилу, и та полностью погасила рывок. В свою очередь я слегка надавил, корявое лезвие упёрлось в скулу жертвы чуть ниже глаза, из разреза на коже начала сочиться кровь.

И всё бы ничего, но показная истерика оказалась для измотанной психики той самой соломинкой, что переломила хребет верблюда. Повернул голову туда-обратно и будто висевшую под потолком лампочку толкнул, превратил её в размытое колесо фортуны, ну а дальше и моргнуть не успел, как неподвижными стробоскопами зависли тринадцать электрических фонарей.

Светлее в уборной не стало, лишь ощутимо похолодало, заледенела на кафеле расплёсканная вода, а в меня хлынула жёгшая студёным морозом сверхэнергия. Её приток всё усиливался и усиливался с каждым ударом бешено колотившегося сердца, меня едва не захлёстывало с головой, и стоило поскорее заканчивать этот балаган, но уже понесло.

— Поиграть решил? А давай поиграем! Только, чур, ставь на кон глаз! — прошипел я в лицо Феде, который пытался и не мог отодвинуть в сторону руку с заточкой. А вот мне его ткнуть было — раз плюнуть.