Степан Кирнос - Падение ангелов

— Сделано это для того, чтобы Бога мы искали и приходили к Нему только из любви по любви. Вот явит Он себя в славе Своей и не возлюбите Его вы, но устрашитесь настолько, что станете похожи на фарисеев — и знать будете, и яро молиться и закон Его исполнять, но не будет в вас любви, но Он есть любовь и не вытерпите вы долго состояния такого, ибо пожжёт вас огонь страха в любовь не переходящего вашего. Он сделал это для того, чтобы мы ощутили Его, сами пришли к Нему, ибо только верой, трудом, постом, любовью, молитвой и решительностью можно держать себя в максимальной чистоте и прийти к Нему! Поверьте, Он совсем недалеко, Он стучится в сердце каждого и всех!

— Так кто же его народ? — звучит вкрадчивый мужской вопрос.

— Все те, Кто поверил в Него! Поверил в Его искупительную жертву на кресте, поверил в бесконечную любовь и принял крещение, те кто сам любит Его и ближнего своего, — ответив, Цавл коснулся тёплого креста, воссиявшего под светом ламп ослепительным златом. — Люд, любящий благостно и крестящийся с любовью — вот народ Его.

— А почему ты думаешь, что твой Бог — истинен? — раздаётся ехидный вопрос от одного из молодых парней. — Разве наши боги не имеют права быть и существовать? Вы только посмотрите в каком великолепии они сделаны — древо, бронза, сребро и злато! Разве этого мало для того, чтобы доказать величие наших богов!

— Ваши боги есть суть жадность и корысть, похоть и гнев, пьянство и чревоугодие, да всякий грех, которому предали образ. Мы не должны помышлять, что Божество подобно золоту или сребру, каменю или древу, ибо невозможно выразить всей славы Господа одним изваянием!

— А ваши иконы!? Не суть ли они идольства!? — возмущение в вопросе женщины не знало предела.

— Нет, не в коем случае, ибо икона есть окно в то Царство. Вы привязали своих богов к священным рощам и статуям, считая, что именно сии места есть обиталище духов поднебесных, клича их богами. Но спросите себя — способна ли тварная вещь выдержать присутствие Бога? А если и выдерживает, то Бог ли в ней живёт? Не Бог, но существо младшее, слабое и дурманящее ваши чувства!

— Зачем, зачем нам служить твоему Богу? — тонкий голос девушки раздался по всей зале. — Разве если время беспредельно, мы не сможем воздать ему хвалу в дальнейшим?

— Итак, оставит Он времена неведения, когда на поле не станет пшеницы для жатвы и выйдет жать, а ныне Он призывает прийти к Нему и покаяться! И в тот день, когда не станет человеков для спасения настанет Суд Праведный и Страшный, в День Гнева он помянет всех тех, кто поверил в Его Святое Воскресение!

— Зачем ты пришёл!? Кто тобой руководит!? — кто возопил и глас сего человека был истошен.

— Меня ведёт по дорогам смертной тени и городам, великим и зловещим Его могучая рука. Но пришёл я вам не только для того, чтобы возвестить вам, жители Афин о Боге Истинном, но сказать — грядёт после меня не посол слова Его, но карающий клинок. Тот, кто послан Им, не будет речей долгих говорить, ибо перо пишущее его — меч, а слово — жаркое пламя тварное. И послал меня Он из-за любви к вам, ибо если не примите слова Его, Благой Вести от Него, то будет род ваш срублен подобно древу бесплодному и брошен в огонь.

— Цавл, муж восточный, красиво ты говоришь, но скажи, где свобода, если нам угрожают смертию!? — ехидно твердит один из мужчин. — Почему Твой милосердный Бог угрожает тем, кому он дал свободу, за свободу от Него отречься умереть, если Сам предоставил свободу!?

— Ибо Он так решил! Да и что вы кличете свободой. Как говорил Сарагон Мальтийский в тот день, когда отрёкся от ереси магии — «О, дети нового мира, и что же вы называете свободой? Отсутствие ответственности? Потакание каждому приступу низменных похотей? Осквернение тела «наркотическим зельем»? Спускание в оргии или браки со всем, что есть на многострадальной Земле? О нет, дети культов «Приволья», это не свобода, а тоталитарная диктатура требований половой и пищевой систем, многократно усиленных от наркотической ломки. И люди, болеющие и пленённые такой не-свободой способны воздвигнуть только диктат нового Содома».

— А как же свобода? — кто-то из девушек в смущении молвит.

— Бог сотворил каждого свободным, это так, но свобода эта есть выбор — быть свободным от греха и выбрать сторону Жизни или стать рабом греха и прийти под сень смерти вечной и огня, уготованного великому предателю и ангелам его. Тот, кто служит господину зла, не может служить Господину Любви. А свобода наша есть возможность волею силы и великим усилием любви прийти к Нему!

Ареопаг молчит и думает — знатные и доблестные мужи со всех Афин рассуждают о том, стоит ли им принять слова Цавла на веру или нет, но внезапно двери амфитеатра распахнулись и финальную точку в споре поставил посланник Фемистокла.

— Вот и вся история, — завершил отец Георгий. — Донесение посланника и речи Цавла заставили Ареопаг принять решение о вхождении Афин, а затем и всей Греции, в состав Рейха.

— Понятно, — протянул Данте и заглянул в лицо человеку, который проходил мимо них, и оно показалось ему страшно знакомым — полноватое, с тяжёлым взглядом и глазами, которые он раньше видел. Мужчина одет в тёмно-синий пиджак, такого же цвета штаны и чёрные туфли.

— Какая интересная история, — речь Сериль дёрнулась, когда рука мужа выскользнула из женской ладони. — Данте, ты куда?

— Мне нужно выйти, — хладно сказал мужчина и поспешил за тем, кто только что, свершив троекратное крестное знамение, покинул церковь.

Девушка осталась одна и вот-вот растеряется, не зная, что делать, как только её внимание к себе приковал священник:

— Я сейчас буду служить панихиду по умершим, — отец Георгий показал вправо, на большой золотой молитвенный щит, усеянный свечами, принесёнными в жертву за упокой близких — если хотите, можете постоять рядом и послушать… но не молиться. Думаю, вы понимаете почему…

— Даже не представляю.

— Сорок пятое и сорок шестое Апостольское Правило запрещают нам молиться совместно с иноверцами.

— Хорошо, — тяжело выдохнув, согласилась Сериль.

Тем временем Данте зацепил человека за рукав, когда тот только собирался спускаться по ступеням вниз.

— Какая встреча! — на родном языке воскликнул Данте, едва не сорвавшись со ступеней.

— Мы знакомы? — хладно и низким басовитым голосом, на новоимперском спросил мужчина, не поведя даже бровью. — У меня вроде нет знакомых с юга Европы.

— Вспомни север Балкан, вспомни, что было у городка Раддон.

— А, — тяжёлое выражение лица Комарова изменилось с безразличия на странную тень боли. — Не ожидал вас встретить, господин Данте. Я думаю, вы хотите спросить, почему я вас оставил?

— Именно, — чуть вспылил Данте. — Прости, но мы там чуть не умерли. Комаров, я не понимаю, что это была за выходка?