Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— Обязательно будешь, — всхлипнула Колючка.

Она ведь презирала эту странную женщину. Ненавидела. Боялась. Проклинала всю дорогу по Священной и Запретной. А теперь вот оказалось, что она ее любит, как родную мать.

— Удачи тебе, моя голубка. А самое главное — будь готова.

Рука Скифр метнулась, подобно змее, но Колючка перехватила ее за запястье, и старуха не сумела отвесить ей привычную пощечину. Колючка крепко держала ее за дрожащую от напряжения руку и смотрела на наставницу.

Скифр широко улыбнулась.

— И запомни: бей первой.

Отец Ярви улыбался, снимая повязки.

— Хорошо, очень хорошо.

И он осторожно ощупал едва сросшиеся щеки:

— Все заживает. Ты уже ходишь.

— Шатаюсь, как пьяная.

— Тебе повезло, Колючка. Очень повезло.

— Естественно. Не каждой девушке протыкают обе щеки кинжалом.

— И кто? Герцог королевской крови!

— Да уж, боги улыбнулись мне, я понимаю.

— Он мог бы всадить тебе кинжал в глаз. Или в шею.

И Ярви принялся обтирать ей лицо остро пахнувшей травами тряпицей.

— И потом, разве не лучше получить шрам, чем умереть?

Колючка пощупала языком соленую ямку на месте выбитого зуба. Пока у нее как-то не получалось согласиться с тем, что ей повезло.

— А как шрамы? Скажи мне правду.

— Пройдет время, прежде чем они заживут, но я думаю, что с этим все будет хорошо. Останется звездочка на левой щеке и стрелка на правой. Наверняка, это не просто так. Это какой-то знак от судьбы. Скифр могла бы его истолковать, она в этом деле дока…

Однако Колючке не требовались таланты Скифр, чтобы прозреть свое будущее:

— Я останусь уродиной, да?

— Знавал я людей с увечьями посерьезней твоего.

И отец Ярви многозначительно поводил у нее перед носом искалеченной рукой с единственным пальцем.

— В следующий раз уворачивайся от ножа быстрее.

Она фырнула:

— Легко сказать. Ты когда-нибудь дрался один против семерых?

Он выжал тряпицу над миской, капли окрашивали воду в розовый.

— Я даже одного никогда не мог победить.

— Я видела, как ты выиграл поединок.

Он помолчал. Потом спросил:

— Да? И когда же?

— Когда ты был королем. Я видела, как ты дрался с Кеймдалем на площадке.

Он смотрел на нее растерянно — надо же, ей удалось застать его врасплох!

— А когда ты проиграл, ты потребовал, чтобы он дрался снова, и выставил против него Избранный Щит своей матери. И Хурик протащил Кеймдаля мордой по песку — и ты вышел победителем.

— Воин сражается, — пробомотал Ярви. — Король приказывает.

— Как и служитель.

И он начал прикладывать к ее шрамам что-то жгучее.

— А я вспомнил тебя. Темноволосая девочка. Ты стояла и смотрела.

— Даже тогда ты был хитрым и коварным.

— Жизнь заставила.

— Поездка в Первогород оказалась удачнее, чем все ожидали.

— Благодаря тебе.

И он принялся разматывать бинт.

— Ты сумела сделать то, чего не добился бы ни один дипломат. Империя Юга — теперь наш союзник. Теперь я точно знаю, что поступил правильно, когда не дал раздавить тебя камнями. И ты заслужила награду.

И он постучал пальцем по эльфьему браслету, просвечивавшему сквозь ткань рукава.

— Я бы отдала его обратно, если б сумела расстегнуть.

— Скифр говорит, что его невозможно расстегнуть. Так что носи его с гордостью. Ты заслужила — и его, и многое другое. Я теперь не сын своей матери, но во мне течет ее кровь. Я помню, кому и чем обязан, Колючка. Как помнишь и ты.

— В последние дни мне только и оставалось, что лежать и вспоминать. Вот я Тровенланд, например, вспоминала.

— Еще один союз, на заключение которого никто не надеялся.

— А ты умеешь их добиваться, вопреки всем ожиданиям. Я вот все думала о том человеке, что воду отравил.

— Которого ты убила?

Колючка посмотрела в бледно-голубые глаза служителя и не отвела взгляд:

— Он был из твоих людей?

Отец Ярви не изменился в лице — совершенно. Никак не дал понять, так это или нет. Он спокойно продолжил накладывать повязки, как будто ничего не расслышал.

— Человек большой хитрости и коварства, — продолжила она, — нуждающийся в союзниках, прекрасно осведомленный о вспыльчивости короля Финна… да, такой человек мог подстроить нечто подобное.

Он осторожно заколол повязки булавкой — чтоб не сползли.

— А вспыльчивая девушка, настоящая заноза в жопе, которая ничего не знала и не понимала, могла вполне попасться на такую уловку.

— Такое могло случиться.

— Ну, ты тоже не так уж проста.

И отец Ярви убрал повязки и нож к себе в сумку.

— Но вот что я тебе скажу. Хитрый и коварный человек никогда не раскрывает свои планы. Даже друзьям.

И он похлопал ее по плечу и встал.

— Храни свою ложь как зеницу ока, как семенное зерно — вот что говорила мне моя прежняя наставница. А теперь — отдыхай.

— Отец Ярви?

И он обернулся, черный силуэт четко обрисовался в светлом дверном проеме.

— А если бы я не убила отравителя… кто бы мог выпить эту воду?

Тут повисло молчание. А поскольку Служитель стоял против света, она не могла разглядеть его лицо.

— Некоторые вопросы лучше не задавать, Колючка. Чтобы не узнать ответов.

— Ральф собирает команду.

И Бранд поддел носком сапога какую-то невидимую пылинку.

— Есть пара новеньких, но в основном — все те же лица. Колл ждет не дождется, когда можно будет приняться за вторую половину мачты. А Доздувой решил податься в проповедники. Нести слово божие в северные земли. И Фрор тоже поплывет с нами.

Колючка дотронулась пальцем до повязок:

— Теперь меня будут доканывать вопросами про шрам…

— Шрамы приличествуют героям, — заявил Бранд, почесывая длинные отметины у себя на предплечьях. — Они напоминают о подвигах.

— М-да, теперь уж меня точно никто красавицей не назовет…

Повисло неловкое молчание.

— Отец Ярви сказал, что ты убил герцога Микедаса.

Одним мерзавцем меньше, но Бранд вздрогнул, как будто воспоминание причиняло ему боль.

— Его убила слишком твердая почва. Я их просто познакомил.

— Я вижу, ты не слишком гордишься подвигом?

— Нет. Мне кажется, я не особо гожусь для Матери Войны, не то что ты. У меня нет твоей…

— Ярости?

— Храбрости. Гнева во мне довольно. Но мне от этого как-то не по себе.

— Отец Ярви сказал, что это ты принес меня сюда. Сказал, что ты спас мне жизнь.

— Ну… на одной же ж скамье сидим…

— Все равно спасибо.

Он смотрел в пол, кусал губу. А потом все-таки решился и посмотрел на нее.

— Прости меня, пожалуйста. За все. За…

Вот опять! Опять этот беспомощный взгляд! Но ей вовсе не хотелось его обнять. Ей захотелось его стукнуть.

— Прости, в общем.

— Да ничего страшного, — сипло проговорила она. — Жизнь есть жизнь.