Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— Я бы хотел… чтоб все было по-другому.

— Я тоже.

Она очень устала. Все тело болело. И в душе — тоже все болело. И ей совсем не хотелось подбирать вежливые слова.

— Если тебе кто-то не нравится, ты ж не можешь сделать так, чтоб человек нравился, правда?

— Ну… да, — жалостно пробормотал он.

Вот треснуть его, и вся недолга!

— Но мы ж с тобой бок о бок столько времени. Давай… может, будем друзьями, а?

Она ответила холодным, прямо ледяным голосом. Холодным и острым, как изготовленный к бою клинок. Либо так, либо она сейчас разревется. Нет, только не это.

— Нет, Бранд, не думаю, что у нас получится быть друзьями. Ничего уже не поправишь.

Он совсем сник. Словно ему обидно стало! Наверное, виноватым себя чувствует — и правильно! Пусть ему тоже будет больно! Как ей!

— В общем, смотри.

И он повернулся к ней спиной.

— Я буду ждать. Буду нужен — позови.

Дверь закрылась, и она оскалилась на нее, и тут же разболелось лицо. На глазах выступили слезы, она зло смахнула их рукавом. Это нечестно. Совсем нечестно. Но, как выясняется, в любви, как на поле боя, — нет тут честности, совсем нет.

Однажды она уже позволила себе обмануться. И все, довольно с нее этого одного раза. И того много. Не позволять себе надеяться! А то с этими надеждами — как с сорняками, раз не выполол, и все — они пустили корни! И она дохромала до Ральфа и попросила, чтобы ее посадили за другое весло на пути домой.

В конце концов, он ей кое-чем обязан, разве нет?

— Значит, уезжаешь? — спросила Сумаэль.

Ее тяжелые шаги эхом отдавались в пустом коридоре.

— Через неделю, — отозвался отец Ярви. — Если Священная замерзнет, до дома не доберемся. Махнешь с нами, а? И не говори, что не скучаешь по хрусткому белому снегу!

Она рассмеялась:

— О да! Настанет погожий денек, и я сразу так: эх, ну что такое, сейчас бы замерзнуть до смерти! Останешься у нас, а? Разве тебе не по нраву южное солнце?

— Я слишком бледнокожий для него. Сгораю, а не загораю.

И Ярви горько вздохнул.

— А еще есть клятва, которую нужно сдержать.

Улыбка разом изгладилась с лица Сумаэль.

— Я и не думала, что ты серьезно относишься к клятвам.

— К этой отношусь очень серьезно, — тихо сказал отец Ярви.

— И что же, пойдешь против всего мира, чтобы исполнить ее?

— Надеюсь, до этого не дойдет.

Сумаэль фыркнула:

— Ну ты же знаешь, как оно бывает, с надеждами.

— А то, — пробормотал Бранд.

Ему казалось, что на самом деле ведутся два разговора — один явный, а другой тайный. А поскольку с разговорами у него всегда было не очень, да и тайных смыслов он никогда постигнуть не мог, он больше молчал. Как обычно.

Сумаэль распахнула тяжелые двери, те заскрипели на ржавых петлях. В темноте гулко отдавались их шаги.

— Она там, внизу.

Сводчатый коридор уходил в темноту, стены сплошь покрывал старый мох. Что-то метнулось и убежало у них из-под ног, прочь от мигающего света Брандова факела.

— Просто иди за мной, — велел Ярви.

Бранд устало кивнул:

— А что ж мне еще делать?

Они остановились перед решеткой. В темноте Бранд разглядел чьи-то поблескивающие глаза и подошел поближе, выше поднимая факел.

Мать Скейр, некогда служительница Ванстерланда, затем посол праматери Вексен, сидела, привалившись к заросшей мхом стене, свесив бритую голову. Длинные татуированные руки безвольно повисли. На одной болтались аж пять эльфьих браслетов — из золота, стекла и полированного металла. Некогда Бранд исполнялся благоговейного ужаса, глядя на них. А теперь — по сравнению с тем, что носила Колючка, — они казались дурацкой дешевкой.

— А, отец Ярви! — И Скейр вытянула длинную ногу, зазвенев железом. На голой лодыжке темнело железное кольцо, от которого тянулись цепи. — Пришел позлорадствовать?

— Разве что чуть-чуть. Но разве я виноват? Это же ты вступила в заговор с целью убийства Императрицы Виалины, разве нет?

Мать Скейр зашипела:

— Ничего такого я не делала! Праматерь Вексен отправила меня сюда проследить, чтобы этот надутый пузырь Микедас не наделал дел!

— Ну и как, получилось? — вежливо поинтересовался Ярви.

Мать Скейр красноречивым жестом продемонстрировала им железную цепь. Потом со звоном уронила ее на колени.

— Ты же сам все знаешь. Хороший служитель дает мудрый совет, но правитель все равно поступает так, как ему заблагорассудится. Ты привел этого увальня, чтобы попугать меня? — Голубые глаза матери Скейр остановились на Бранде, и хотя она сидела за решеткой, его пробрал холод. — Он совсем не страшный.

— Напротив, я привел его, чтобы сделать тебе приятное! А вот та, что способна напугать кого хочешь, маленько поцарапалась — убить семерых дело нелегкое, сама понимаешь. Но она их убила, спасла Императрицу и разрушила все твои планы.

Бранд не стал его поправлять: на самом деле он убил двоих из этих семи. Но он не гордился убийством, и вообще ему казалось, что такими историями не стоит делиться.

— Но она уже поправляется. Возможно, она напугает тебя потом.

Мать Скейр отвела взгляд:

— Мы оба знаем, что никакого потом для меня нет. Надо было убить тебя тогда, в Амвенде.

— Ты хотела размотать мои кишки и оставить в пищу воронам. Я это очень хорошо запомнил, да. Но Гром-гиль-Горм сказал: зачем убивать, если можно продать?

— Это была его первая ошибка. А вторая — когда он тебе поверил.

— Ну, Горм, как и король Атиль, воин, а воины предпочитают действовать, а не размышлять. Вот почему они нуждаются в служителях. Вот почему он так нуждается в твоих советах. Вот почему праматерь Вексен так хотела разлучить вас. Так мне кажется, во всяком случае.

— Теперь уж я ему ничем не смогу помочь, — проговорила мать Скейр. — Ты, праматерь Вексен и герцог Микедас об этом хорошо позаботились.

— Не знаю, не знаю, — заметил Ярви. — Я, к примеру, отплываю вверх по Священной через неделю. Возвращаюсь в море Осколков.

И он выпятил губы и постучал по ним пальцем.

— Как ты думаешь, Бранд, сможем мы захватить пассажира? Завезем его в Вульсгард?

— Почему бы и нет, — пожал плечами Бранд.

Тут Ярви вздернул брови, словно его только что осенила гениальная мысль:

— А что, может, у нас на борту найдется местечко для матери Скейр?

— Нас покинула одна таинственная лысая женщина, — согласился Бранд. — И освободилось место для другой.

Служительница Горма нахмурилась. Ей, конечно, очень хотелось попасть на борт их корабля, но она не хотела подавать виду.

— Не играй со мной, мальчик.

— А я и не умею, — невозмутимо отозвался Бранд. — Детство, знаете ли, слишком рано закончилось. Не успел научиться.

Мать Скейр медленно поднялась во весь свой немалый рост и прошлепала босыми ногами к решетке — насколько цепи пустили. И чуть подалась вперед. Тени бежали по исхудавшему лицу.