Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

И тут внизу раздался грохот. Кто-то колотил во входную дверь, да так, что стало понятно: надо идти открывать. Бранд услышал скрип отодвигаемого засова и чьи-то голоса.

— Боги, — пробормотала Колючка, в ужасе распахнув глаза. — А если это матушка?

Никогда в жизни они так быстро не одевались — даже когда на них в степи коневоды налетели. Они хватали одежду, кидали ее друг другу, спешно натягивали на себя, он путался в пуговицах и в результате застегнул все сикось-накось, потому что смотрел не на пуговицы, а на то, как она на попе штаны поправляет. Краешком глаза.

— Бранд? — послышался голос Рин.

Они застыли без движения, он в одном сапоге, она и вовсе босая, и Бранд осторожно отозвался:

— Да?

— Ты там как? — Рин поднималась по лестнице.

— Хорошо!

— Ты один?

Она уж у самой двери!

— Конечно!

И тут он сообразил: она же ж может войти! И виновато добавил:

— Ну как бы да.

— Ты врать совсем не умеешь. У тебя там Колючка Бату?

— Ну как бы да.

— Так да или нет? Ты там или не там, Колючка, разрази тебя гром?

— Ну как бы да, там, — пискнула Колючка.

Повисло долгое молчание.

— Мастер Хуннан приходил.

На него словно ушат ледяной воды вылили.

— Сказал, что голубка прилетела, с вестью. На Халлебю напали, и все ж ушли воевать на север, и он собирает всех, кто остался, в поход. Кто-то еще испытание не прошел, кто-то раненый, кто-то еще тренируется — в общем, всех таких он собирает. Встречаются на берегу.

— И он позвал меня? — дрожащим голосом спросил Бранд.

— Он сказал, что Гетланд нуждается в тебе. Еще сказал, что всякому мужу, что готов выполнить свой долг, найдется место на ладье.

Место на ладье. Рядом с братьями по оружию, плечом к плечу. И у него будет цель в жизни. Он будет пребывать в свете. И все надежды и мечты, которые, как он думал, давным-давно перегорели, вдруг ожили и всколыхнулись. И он решительно ответил:

— Сейчас спущусь.

Сердце вдруг забилось быстро-быстро. Он слышал удаляющиеся шаги сестры.

— И ты пойдешь под началом этого ублюдка? — спросила Колючка. — После всего того, что он с тобой сделал? Что он сделал со мной?

Бранд стащил с кровати одеяло:

— Я ж не ради него это делаю. А ради Гетланда.

Она презрительно фыркнула:

— Да ладно тебе. Ты ради себя самого это делаешь.

— Ну хорошо, ради себя. А что, я не заслужил?

Она помолчала, перекатывая желваки на скулах:

— Я так поняла, меня он не звал.

— А ты бы пошла под его началом? — спросил он.

И покидал в одеяло кой-какие вещи и завязал его узлом.

— Конечно, пошла бы. А потом морду б ему набила.

— Может, поэтому он тебя и не позвал.

— Хуннан не позвал бы меня, даже если б он горел, а я б стояла рядом с ведром воды. Никто из них не позвал бы. Воины Гетланда, подумаешь. Смешно слышать. Хотя нет, грустно.

И она застыла с сапогом в руке и нахмурилась.

— А ты не потому ли так быстро убегаешь, чтобы от меня избавиться, а? Потому что ежели что, ты так и скажи. Хватит с нас недомолвок…

— Это не так.

А про себя подумал: да ладно? Отчасти ведь так и есть. Ему нужно вздохнуть свободно. Подумать.

— Иногда мне кажется, лучше бы я осталась в Первогороде, — пробормотала она.

— Ты бы тогда никогда со мной не легла.

— Я бы тогда умерла богатой и прославленной, и единственное, о чем бы жалела перед смертью, так об этом.

— Дай мне неделю сроку, — сказал он, перепоясываясь мечом Одды. — Я никуда не сбегаю, но я должен это сделать. У меня может не быть другого шанса.

И она свирепо оскалилась и зашипела:

— Но только неделю! А то пойду и найду себе другого Поднимателя Кораблей!

— Договорились.

И он поцеловал ее. Губы у нее были обметаны, и дыхание кислое — ну и что. И он закинул за спину щит, и подхватил узелок из одеяла, и сделал глубокий вдох, и отправился в стальные объятия Матери Войны.

На пороге он замешкался, словно его что-то остановило, и обернулся. Последний, прощальный взгляд. Ну и проверить: она точно здесь? Это был не сон? Нет, не сон. Вот она сидит. Улыбается. Она так редко улыбалась, и поэтому ему так нравились ее улыбки. Они же на вес золота! И он остался очень доволен, что в этот раз она улыбается не кому-нибудь, а именно ему.

С цитаделью Торлбю у Колючки были связаны самые неприятные воспоминания. Последний раз ее сюда привели как убийцу — в цепях. И отправили в подземелье. А перед этим ее привели сюда к телу отца, которое положили в Зале Богов. И он лежал, бледный и холодный, под высоким куполом, и мать всхлипывала рядом, и она посмотрела на суровые лица Высоких богов и поняла: она молилась напрасно. И в ней всколыхнулась память о том дне, и вместе с ней гнев, который она почувствовала тогда, гнев, который полыхал в ней с того самого дня. И она вцепилась в мешочек с костями отца и мрачно оглядела высокие двери Зала Богов.

Во дворе, под огромным кедром, тренировались мальчишки. На той самой площадке, на которой тренировалась и она, Колючка, и наставник выкрикивал команды, а они пытались встать в шаткую и неуклюжую щитовую стену. Какие же они еще маленькие. Неуклюжие, и двигаются медленно. Поверить невозможно, что когда-то и она была такой же.

Но Колл уже вел ее дальше.

— Ты — Колючка Бату?

В уголке площадки сидел старик, закутанный, несмотря на жару, в толстый черный мех. На коленях у него лежал обнаженный меч. Он казался таким высохшим, и сгорбленным, и бледным, что Колючка его сразу не узнала. Даже золотой обруч на лбу не помог.

Она неуклюже припала на одно колено рядом с Коллом и уставилась в траву:

— Да, мой король.

Король Атиль кашлянул, прочищая горло.

— Я слышал, что ты, безоружная, убила семерых и заключила союз с Императрицей Юга. Я не поверил.

И он прищурил слезящиеся глаза и смерил ее оценивающим взглядом:

— Но сейчас думаю, что зря.

Колючка с трудом сглотнула:

— Их было только пятеро, мой король.

— Вы только посмотрите на нее, только пятеро!

И он хрипло хохотнул, покивав старым воинам, что стояли рядом. Ответом стала пара кривых улыбок. Остальные слушали разговор с весьма кислыми минами. Они ее по-прежнему презирали, и никакой подвиг не заставит их уважать наглую девчонку.

— Ты мне нравишься, девочка! — сказал король. — Пожалуй, встану против тебя с деревянным мечом!

Вот так. С деревянным, значит, можно, а в поход — нельзя. И она опустила взгляд, чтобы он не заметил, как ее глаза вспыхнули гневом, — так и во второй раз в подземелье можно загреметь.

— Это будет честь для меня, — выдавила она.

Атиль раскашлялся и поплотней закутался в свою шубу.

— Да уж, встану, как только выздоровлю… Мой служитель готовит поистине волшебные микстуры… Тьфу ты, я от этого горького дерьма скоро ноги протяну…