Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— Снова меня не боднешь?

Рэйт показал на свой расквашенный нос.

— Я уже не так рьяно люблю бодаться, как раньше. Удачи тебе. — И уходя, хлопнул Колла по плечу. — Завтра приду.

Но понимал — не придет.

Вечерело, и в порту удлинились тени — Матерь Солнце опускалась над Скегенхаусом. Закат прощально сверкнул на стекле у Рэйта в ладони. На склянке, что дала ему мать Скейр, — теперь пустой. Было предсказано, что убить Гром-гиль-Горма не под силу ни одному мужу. Однако пара капель в вине превосходно справилась с этой задачей. Колл был, конечно же, прав. Всех нас ждет Смерть.

Рэйт тяжко перевел дух. Сжал руку в кулак. Застарелая боль пронеслась по костяшкам — и его передернуло. Со временем боль должна утихать, но чем дольше ты с ней живешь, тем сильнее она тебя донимает. Прав и Дженнер. Такого не бывает, чтобы вылечил и забыл.

Он был меченосцем короля и телохранителем королевы. Первым бросался в бой и сидел на весле в дружине доблестного героя. А сейчас и сам не понимал, кто он. А кем хотел быть, понимал еще меньше.

Драка — вот и вся его жизнь. Казалось — Матерь Война наградит его славой, сияющей горкой колец-гривен и побратимами по стене щитов. Но она лишь отняла у него брата и не дала ничего, кроме ран. Он обхватил руками свои натруженные ребра, почесал под грязными бинтами обгорелое предплечье, наморщил разбитый нос, и тупая боль растеклась по всей морде. Таким тебя делает драка — если не делает мертвым. Голодным, больным, одиноким — перед копной сожалений, высотою с макушку.

— Ничего, значится, не вышло? — Колючка Бату стояла над ним, руки в боки. За ее спиной сиял оранжевый нимб заходящей Матери Солнца, поэтому видел он только черный силуэт.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Что б ты там ни затевал, видок твой не похож на того, чье дело кончилось удачей.

Рэйт испустил вздох из самых печенок.

— Пришла меня убить или издеваться? Так и так, я тебе мешать не стану.

— На этот раз — ни то ни другое. — Колючка не спеша присела рядом с ним на причал, поболтала над водой длинными ногами. Помолчала с мрачным взглядом на располосованном шрамами лице. Крепчал ветерок, сухие листья помчались наперегонки по набережной. Наконец она снова заговорила.

— Таким, как мы, живется непросто?

— Похоже, что так.

— Тем, к кому прикоснулась Матерь Война… — Она помедлила, разглядывая переливчатый небокрай. — Нам нечем себя занять, когда приходит черед Отче Мира. Мы, те, кто дрался всю жизнь, когда кончаются враги…

— Деремся сами с собой, — молвил Рэйт.

— Королева Лайтлин предложила мне прежнее место ее Избранного Щита.

— Поздравляю.

— Я не приму его.

— Не примешь?

— Если я останусь с ней, то передо мной будут вечно маячить утраты. — Она уставилась в никуда с печальной полуулыбкой. — Бранд не захотел бы, чтобы я себя изводила. В нем не было ревности и капли. Он пожелал бы сквозь пепел прорасти новым всходам. — Она шлепнула ладонью по камню. — Отец Ярви дарит мне «Южный Ветер».

— Роскошный подарок.

— Ему сейчас плыть на нем некуда. А я задумала снова пуститься вдоль по Священной реке, потом по Запретной, до Первого Града, а может, и дальше. Если отчалю через пару дней, наверно, успею вперед заморозков. Поэтому я набираю команду. Мой старый друг Фрор будет кормчим, старый друг Доздувой — хранителем припасов, а старая подруга Скифр проложит нам курс.

— Ты, такая недружелюбная, одарена множеством верных друзей. — Рэйт следил, как заходящая позади Матерь Солнце играет золотом на воде. — Ты поднимешь парус и оставишь свои печали на берегу? Ну что ж, удачи.

— Я не поклонница веры в удачу. — Колючка глубоко сморкнулась и сплюнула в море. Но уходить не спешила. — Третьего дня я выучила нечто стоящее.

— Что мой нос ломается так же легко, как у всех?

— Что я из тех, кому порой надо говорить «нет». — Она искоса зыркнула на него. — А это значит, что кто-то не робкого десятка нужен мне, чтобы говорить это самое «нет». В наших краях с такими людьми туго.

Рэйт вскинул брови.

— А сейчас еще меньше, чем было.

— Паренек с повадкой кровожадного кобелюги мне везде пригодится, а на корме как раз свободное весло. — Колючка Бату встала и протянула руку. — Пойдешь?

Рэйт обескураженно заморгал.

— Ты хочешь, чтоб я пошел в команду гетландцев, которых всегда ненавидел, которые позавчера чуть меня не убили, и уплыл за полмира от всех, кого знал? Бросил все, о чем мечтал, за твердое обещание не разжиться ничем, кроме скверной погоды и непосильного труда?

— Айе, вот именно. — Она окинула его усмешкой. — А ты что, отсылаешь подальше предложения и получше?

Рэйт разжал кулак и посмотрел на пустой пузырек. Потом перевернул ладонь, и склянка выпала в воду.

— Не совсем.

Он взялся за протянутую руку, и Колючка помогла ему встать.

— Стой! — проревел Колл, тыча растопыренной пятерней погонщику, чтобы остановить дюжину напиравших волов. Скрипела, терзалась могучая цепь. Прозвучал дробительный скрежет, затем раскатисто грохнуло — это опоры каркаса широкого щипца встали в выдолбленные в камне гнезда.

— Подпирай! — закричала Рин, и артель плотников, не так давно воинов, а не так давно перед этим — пахарей, начала вколачивать колья, закрепляя натянутую паутину канатов, чтобы громадная рама не вздумала рухнуть.

У Скары заломило шею глазеть на невероятную высотищу, куда подняли раму из бревен. Каркас воздвигли над ступенями разноцветного мрамора — в прошлом мать Кире с них встречала гостей Ялетофта. Именно здесь вздымался щипец дедушкиного дворца. Тот самый, что запылал в ночь, когда пришел Яркий Йиллинг. Неужели все это произошло какие-то считаные месяцы назад? Казалось, миновало не менее сотни лет. Казалось, совсем другая девчонка насмотрелась на пожар и гибель совсем в другом мире, а Скара только слышала пересказ.

Синий Дженнер уставился ввысь и беззубо осклабился:

— Стоит аккурат на месте старых палат.

— Но выше и шире, и смотрится намного изящнее, — добавила Скара. Оба опорных столба каркаса, как и оба стропила, выточили из ствола стройной, как копье, сосны. Сосну сплавляли по реке со всхолмий — там над землей тровенов высились самые старые, самые могучие деревья. Обнажили белесую древесину и наградили красой очертаний.

— Не работа — загляденье! — Скара положила руку в перчатке на плечо Рин. — Клянусь, на всем море Осколков мне не сыскать искуснее ни кузнеца, ни плотника.

Рин через плечо усмехнулась.

— Государыня, все и так прекрасно об этом знают. Ваше счастье, что нам надоело изготавливать мечи.

— И скромностью не уступят умению, — проурчала мать Ауд.

Рин разгладила фартук.

— Скромность — украшение тех, кому нечем похвастать.