Гарет Пауэлл - Свет невозможных звезд

Каждая ступень здесь была высотой полметра, бегом по таким не проскочишь, но я выжал все, что мог, и, задохнувшись, упал на площадку. Легкие горели от морозного воздуха.

Почти минуту я лежал, разевая рот и силясь выровнять дыхание. От адреналина меня тошнило, зато голова кружилась от восторга. Я расхохотался. Я обогнал смерь. Не бывает побед древнее и чище этой.

Но до спасения было еще далеко.

Раз флайер приземлился, его экипаж погонится за мной, и у преследователей будет оружие. Я нашарил в кармане и сжал ножик, так ободривший меня при выходе в нашу дурацкую экспедицию. Сейчас, против автоматического оружия, он был хуже, чем ничего. Я с тоской вспомнил оставшиеся на нартах арбалеты, но до них мне было не добраться — с тем же успехом они могли бы остаться на другой тарелке.

Безоружному остается надежда только на талант удирать и прятаться. Лестница от площадки, где я лежал, продолжалась высоко вверх, завиваясь винтом между этажами. Я поднялся на дрожащих ногах и полез дальше.

Мы падали в бездну, провожаемые последними словами тех, кого оставили на смерть, и каждый оплакивал их по-своему. Оконкво ни с кем не разговаривала и не вылезала из тренажерной, раз за разом доводя себя до изнеможения. Эддисон заперлась в каюте и никого не хотела видеть. По словам «Злой Собаки», она почти не вставала с койки и с тяжелым безразличием таращилась в стальной потолок. Престон предлагал ей успокаивающие — она его прогнала. Она даже Люси не открыла дверь. Не скажу, чтобы я ее винила. После всего, через что она прошла, — после потери корабля и команды — утрата Шульца могла показаться ей концом света. Мне ли ей не сочувствовать, ведь у меня хватало своих призраков. А сегодня предстояло зажечь четыре новые свечи — за Шульца, «Грешника» и двух маленьких драффов в машинном зале «Грешника». Еще четыре потери в этой безумной войне.

Нод горевал о погибших отпрысках. Узнав, что «Грешник» остался на верную смерть, он свернулся в чешуйчатый шар и много часов не показывал ни одного лица, но в конце концов раскрылся и снова взялся за работу, бормоча догмы своей стоической веры в Мировое Древо.

— Ничто не пропадает совсем, — произнес он и занялся распределительным щитом, нуждавшимся в замене предохранителей.

После дня такой жизни я позвала Престона выпить со мной на камбузе. Мы сели за столик с парой бокалов джин-мартини и подняли тост за отсутствующих друзей. Следы на полу указывали, где был когда-то приварен к палубе шпион по имени Аштон Чайлд.

— Извини, Престон, — сказала я. — Похоже на то, что ты записался не на тот корабль.

— Не уверен, — ответил он, поигрывая оливкой в бокале.

— Почему бы это?

Он горько улыбнулся.

— Запишись я на другой корабль, скорее всего, был бы уже мертв.

С этим я не могла не согласиться.

— Да, что ни говори о «Злой Собаке», а выживать она умеет.

— Это точно. — Он прошел к стойке и налил нам еще по одной. — Но дело ведь не только в ней?

— Как это понимать?

Он поставил полные бокалы на стол.

— Мы бы не ушли так далеко, если бы вы в рубке не принимали решения. Кое-какие заслуги и за вами есть.

— Не знаю, не знаю. — Я не считала, что достойна похвалы. — Чувствую себя самозванкой. Я всегда поступала так, как мне в тот момент казалось правильным, а сколько людей потеряла. Джордж, Альва, Шульц, вся станция Камроз… Сколько из них уцелели бы, если бы я принимала более умные решения?

Престон пожал плечами:

— За Камроз нам едва ли приходится винить себя. Нас там даже не было.

— Но джинна из бутылки выпустили мы.

— Насколько мне помнится, особого выбора у нас не было.

— Выбор есть всегда, — не согласилась я.

Я пила маленькими глотками. Престон точно выдержал пропорцию джина с вермутом. Я хорошо его натаскала за эти месяцы.

Осушив бокал, он вытер губы рукавом.

— Сказали бы это моему отцу.

Я отставила выпивку.

— Прости.

— Это мы уже проходили. Я вас не виню. Иначе было нельзя.

— Да, и все равно.

— Забудьте. — Он покачал головой. — Напрасно я об этом заговорил.

— И все же…

— Не будем ворошить прошлое. — Он оглянулся на стойку, но вставать за новой порцией не стал. — Давайте о другом.

— Как держится Люси?

Престон поскреб щеку.

— Она молодец. Грустит о Шульце, а к остальному относится философски.

— Я боялась, что она сорвется.

— Она говорит, что за последние десять тысяч лет видела достаточно смертей. Привыкла.

Я мотнула головой.

— Все забываю, что она не девочка.

— Тут я вас понимаю. Только что вела себя как ребенок, и вот вы уже разговариваете с нечеловеческой машиной возрастом старше египетских пирамид. — Он содрогнулся. — У меня от нее мурашки, честное слово.

Мы немного посидели молча в комнате, рассчитанной на целую роту, а наполненную сейчас только призраками, говорить о которых мы были еще не готовы.

Когда мой бокал снова опустел, Престон спросил:

— Так куда мы теперь направимся?

— К Интрузии.

— Это я знаю, но разве прямо туда? Я думал, одним прыжком это расстояние не покрыть.

— Так и есть. По дороге остановимся на ремонт. И гражданским судам надо найти безопасное место.

— Где же такое взять?

— На родной планете драффов.

Престон как сидел, так и разинул рот.

— Кроме шуток? Мне всегда хотелось там побывать.

— Ну, вот тебе и повезло. Это за пределами Общности, так что там достаточно безопасно. — Я встала и поправила кепку. — А для ремонта не найдешь места лучше планеты, населенной механиками.

Вошла Оконкво, в темной от пота безрукавке и спортивных штанах. Только что из тренажерки — на шее висело полотенце, в руке была бутылка с водой.

— Как дела? — спросила я.

Она посмотрела на меня, как на слабоумного ребенка.

— Я дезертировала с корабля. Они ушли в бой без меня.

— Какое же это дезертирство? У вас не было выбора.

Она промокнула лицо полотенцем и попила из бутылки, а пройдя к принтеру, заказала свежую форму.

Пока одежда печаталась, Оконкво встала, навалившись на стойку, и заговорила:

— Я пренебрегла своим долгом. Они во мне нуждались, а меня там не было.

Она, даже в тренировочном костюме, держалась с такой надменностью, что мне захотелось растрепать ей волосы и ткнуть носом в грязь. Кем она себя воображает? Офицер действующей службы? Да мы все свое отслужили, так или иначе. А прямо сейчас она в том же дерьме, что и мы.

— Сожалею.

— Вам и следует сожалеть, — отчеканила она, и ее лицо застыло. — Если бы не ваше убогое совещаньице, я была бы там, где нужна, — в бою, а не удирала бы, поджав хвост.

Не дав мне ответить, она выхватила из принтера еще теплый бумажный пакет с формой и вылетела за дверь.