Гарет Пауэлл - Свет невозможных звезд

Не дожидаясь догонявших меня Ломакс с Пауком, я прошагала по запутанным улочкам унылого поселка, замедляя шаг только на перекрестках, чтобы уловить источник голосов. Паук с Ломакс прикрывали меня, как телохранители, брали на прицел каждую подворотню и каждую угрожающую тень на пути. Им мало было бы проку, если бы меня утащили и заставили служить живым счетчиком Гейгера, отщелкивая потенциальную ценность найденных артефактов.

На ходу я впивалась ногтями в ладони. Никогда в жизни еще не бывала так зла.

«Я помогал Интрузии тебя создавать», — сказал мне отец так просто и буднично, словно это откровение ничего не стоило.

«Я заключил сделку, — пытался он объяснить мне сейчас. — Много лет назад, до твоего рождения, я провалился в Интрузию. Очажники оставили там много всякого. Оружие и прочее, чтобы остановить погоню своих созданий. И разум. Он предложил мне жизнь взамен на разрешение воспользоваться моей спермой».

— Но зачем? Зачем ты это сделал?

«Таковы были условия сделки».

Я скорее ощутила, нежели услышала его вздох. И когда он заговорил снова, голос показался мне усталым.

«Она пыталась создать человеческое существо, совместимое с технологией строителей тарелок».

— И ты помогал меня сделать?

«Она знала о моей „чувствительности“ и набила мне яички генами тысяч других людей со схожим талантом. В обмен на второй шанс мне нужно было всего лишь сделать ребенка женщине с одной из тарелок и после твоего рождения оставить там, пока ты не повзрослеешь».

— То есть по условиям сделки ты должен был меня бросить?

«Интрузия сочла, что тебе для проявления врожденных задатков требуется погружение в среду и окружение их техники. Для максимального развития твоих потенций нужна была близость к тарелкам от зачатия и позже. Создать такую связь ни в чьих силах — она должна выковываться годами и десятилетиями».

— А Льюис? С ним ты поддерживал связь?

«Он мой сын».

— А я твоя дочь.

«В некотором смысле у тебя тысяча отцов».

На улице было мало прохожих. Должно быть, обида и гнев отражались у меня на лице, потому что редкие встречные меня сторонились.

— Потому-то ты заботился о нем, а обо мне нет?

«Я хотел дать твоей матери денег, но она не взяла. В раннем детстве у тебя был дар, хотя с возрастом он угас. Зато потом, когда ты подвизалась старьевщиком, развила чутье на находки. Твой дар начал проявляться заново».

— Не очень-то много он нашел.

Я видела свое отражение в витрине: подбитая мехом куртка, всклокоченные белые волосы — ненормальная, беседует сама с собой.

«Твоих находок хватало, чтобы не умереть с голоду».

— Тебя за это благодарить не приходится.

«Да».

— Ты сказал, что отдаешь мне «Тетю Жиголо», чтобы загладить свой уход, но дело не только в этом, так?

«Я хотел дать тебе выбор, другой выход».

— Совесть успокаивал?

«Нет, послушай…»

— Заткнись!

Я остановилась. Ломакс с Пауком встали по сторонам. Впереди, прижавшись к обрыву, на самом краю городка, стояла каменная вилла. Стены ее сложили из крупных, грубо обтесанных камней. Окна были забраны толстыми железными решетками, двери защищены стальными пластинами. Земля за зданием круто обрывалась к серебристому полотнищу мелководного озера.

Паук, перехватив оружие поудобней, спросил:

— Это здесь?

— Да.

— Постучим или вышибить дверь?

Я поджала губы. Хороший вопрос.

— Вышибай.

Мы с Доберманом волокли нарты в город, а шары с каждым нашим шагом разгорались ярче — тени зданий съеживались, становились меньше и бестелесней. Мы шли по привычному маршруту, проложенному и исхоженному прежними экспедициями. Но даже по нему продвигались до одури медленно. Колесики громоздких нарт застревали в колеях и трещинах, а значит, то и дело приходилось останавливаться, чтобы их высвободить.

На одной такой остановке, когда я выковыривал передние колеса из клинообразной трещины между половинками обвалившегося камня, Доберман отстегнул упряжь и сказал:

— Сделаем пятиминутку.

Его лысая голова блестела от испарины. Вытащив из-за пояса металлическую флягу, он глотнул воды.

Я, справившись с колесами и держась за ноющую поясницу, распрямился и обернулся в ту сторону, откуда мы пришли. Пройденные улицы были пусты. Мы стояли на широком проспекте с двумя полосами, разделенными низким и узким барьером. В промежутках барьера насыпали заплатки плодородной почвы, где когда-то могли расти декоративные деревья — а теперь остался один бурьян.

Я поленился отстегивать ремни. Просто остановился, оглядывая широкие фасады зданий по сторонам. Здесь не было ничего прямого. Все углы не такие, как надо, все какое-то перекошенное. Одни здания клонились вперед, нависали над улицей, другие запрокидывались назад или в стороны. В каждом имелись широкие окна и высокие открытые проемы дверей. Будь это человеческий город, можно было бы вообразить на их месте витрины, хотя о том, чем здесь торговали, оставалось только гадать.

— Знаешь, что до меня не доходит? — Я притопнул по земле. — Как это ноги умудряются одновременно потеть и мерзнуть?

Доберман фыркнул. Его не волновали ни мои мысли, ни тем более мои ноги. Бесцветные подозрительные глазки смотрели вперед по улице.

— Если не ошибаюсь, вон то здание — то, что нам нужно. — Он указал на высотку, поднимавшуюся над крышами справа. — Если сумеем найти проход сквозь дома, я выведу прямо к башне, чтобы не тащиться пару километров до перекрестка и не закладывать крюк.

Я похрустел суставами пальцев. Уличные шары в этой части города работали не хуже, чем везде, а вот воздух казался холоднее обычного. У меня изо рта шел пар.

— Это дольше получится. Пока найдем подходящую, придется перепробовать дюжину дверей.

— А вдруг найдем сразу ту, что нужно? — Доберман скривил губы. — Или трусишь?

Я прищурился на его задиристый тон.

— Заткнись, Доберман.

— А что? Ты вдруг в храбрецы вышел? — Он наслаждался перепалкой. — Это не про тебя говорят, что ты в космопорту сдрейфил и сдал сестрицу работорговцам?

— Работорговцам?

— Ага, — ощерился он. — Они тебе заплатили за Корделию. И увезли ее с собой, чтобы продать на первой попавшейся планете.

Я стиснул кулаки.

— Лучше заткнись.

— Да ладно, — хихикнул Доберман, — не мне судить, на чем ты делаешь деньги. Я только потому тебя взял, что ты знаешь город и умеешь помолчать, когда надо.

Я вернулся к нартам. Грубо дернув, подтянул крепежные ремни.

— Ты, Доберман, с детства хитришь, и сейчас такой.

— Пошел ты, Па. — Он больше не улыбался, стал серьезным. — А ты подумай, между прочим. Сколько у нас было знакомых ребят? И все мечтали стать старьевщиками, все до единого. Чтоб мне провалиться, других вариантов было маловато. А сколько осталось в деле? Бен Вонючка потерял ногу в Зеленой зоне. Мел с Заком пропали, Йона пристрелили…