Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Разумно, но слишком пресно. «Один народ! Один рейх! Один фюрер!» —позабористее, конечно, будет. Вон как в башке засело. А вашим бормотанием толпу не заведёшь. В этом деле ведь что главное — чтобы было кратко, хлёстко, воодушевляюще. А смысловая нагрузка — дело десятое. Вы найдите себе кого-нибудь с языком подвешенным, а то под такую душноту народ за вами не пойдёт, на войну-то. Да и выучку прежде подтянуть не помешало бы. Мир объединять собрались, а подходы минировать не научились, теоретики бля.

Мы вышли из подъезда, и я стволом направил своего нового знакомого в сторону багги:

— Город хорошо знаешь?

— А сам-то как думаешь?

— Подерзи мне ещё. Лезь в машину.

— На север ты не прорвёшься, мосты охраняются, — начал гид, дождавшись, когда я сяду за руль. — Тебе сейчас на северо-восток надо, до Смышляевского путепровода, а там...

— Сначала мне надо в ваш штаб, — прервал я построение плана эвакуации.

— Зачем? — вылупился на меня капрал окулярами ПНВ.

— О твоём проёбе доложить. Не ссы, шучу. Про золото слышал?

— Ах вот в чём дело...

— А ты думал, вся эта пиздобратия тут ради вашего лазерного шоу?

Капрал как-то нехорошо усмехнулся и помотал головой:

— У меня для тебя плохие новости.

Признаюсь, в этот момент холодок пробежал по моему загривку, и мошонка сжалась так, что яйцам стало больно. Я с меньшим ужасом услышал бы, что у меня рак жопы, что Земля сошла с орбиты, что все люди братья... Но только не это. Господи, пожалуйста, только не это.

— Золото, — продолжил капрал с такой чёткой артикуляцией, будто наслаждался произносимыми словами, как спелым инжиром, — уже не в штабе.

— Повтори, — выдохнул я и передёрнул плечами, испытав толику жуткого мазохистского удовольствия.

— Золото не в штабе. Его увезли.

— Откуда знаешь?

— Я должен был его сопровождать, но меня заменили в последний момент.

— Когда увезли?

— Сегодня вечером.

— Куда?

— Это знает только капитан и командиры экипажей.

— Экипажей... Сколько машин в группе?

— Два броневика.

— Два броневика... — повторил я, всё ещё пребывая в едком тумане отчаяния. — Два броневика?

— Да.

— Не БТРы, не БМП, просто, два бронеавтомобиля?

— Да...

— С пулемётами на крышах?

— Ну, да. Почему ты...?

— Так это был не патруль?!

— Какой ещё патруль?

— Су-у-у-ука... Сука! — схватился я за голову. — Он же под сывороткой говорил, что золото в штабе!

— Да о чём ты?

— Мы разъебали ваших курьеров! — схватил я капрала за грудки. — На севере Московского шоссе! Допросили рядового, накачав его амиталом натрия до бровей! И он сказал, что золото в штабе! Ясно тебе, Витя?!

— Но, — боязливо съёжился тот, — рядовые были вообще не в курсе, что перевозят.

— Ебаные вы конспираторы! — встряхнул я капрала и помотал раскалывающейся от тревожных мыслей головой: — Мы должны найти броневик.

— К... Какой броневик?

— Тот броневик, Витя, который увёл у меня из-под носа один гнусный тип по имени Станислав. Не спрашивай, всё очень сложно. Просто скажи, куда он мог деться, если погнал по шоссе в сторону центра. Скажи мне, Витя, пожалуйста, скаж-ж-жи.

Меня затрясло.

— Ты в порядке? — отстранился капрал, насколько позволяла удерживаемая моими побелевшими пальцами куртка.

— Нет. Нет, я не в порядке. Я чертовски не в порядке.

— Э... Ладно. Если в центр с севера... Ему пришлось бы свернуть налево по улице Авроры. Аэродромная перекрыта, значит, дальше на Гагарина или...

— Где это?

— Рядом. Если только не решил бросить машину, он должен быть где-то рядом.

— Сучье... — повернул я голову на звук, напоминающий мягкий щелчок хорошо смазанных металлических деталей, — ...вымя. Вниз!!!

ВСС клацнул метрах в пятидесяти, и пуля высекла искры из пробитого капота багги.

Я дал по газам, машина пошла юзом, поливаемая очередью, и только благодаря моим незаурядным талантам экстремального вождения в позе эмбриона, свернула за угол здания, не потеряв ни одного из членов своего экипажа.

— Слушай очень внимательно, — ухватил я Витю за шею и притянул к себе. — Я охочусь на людей с девяти лет. Попробуешь сбежать — найду, отрежу кисти, стопы и челюсть. Всё оставшееся до своей бесславной кончины время ты будешь горько жалеть о совершённой глупости. Понял?

Капрал молча кивнул.

Я достал ещё две стяжки, первой перетянул щиколотки моего проводника в светлое будущее, а второй прицепил его связанные руки в трубе каркаса, и вставил служивому в рот откромсанный лоскут его собственной штанины:

— Не унывай, скоро вернусь.

После чего взял «Скаут», вылез из машины и отпустил вожжи рвущегося на волю ража.

Чёртов раж. Он как любимая сучка, с которой так весело кувыркаться, хотя и понимаешь, что не ты ебёшь её, а она тебя. Жёстко ебёт, во всех смыслах. Это дерьмо меня убивало, уже давно. Я это чувствовал, и с каждым разом всё яснее. По молодости, конечно, не придавал значения, как и многому другому. Тогда от чего угодно можно было быстро оклематься, и жизнь казалась вечной. Бывало, я вгонял себя в раж потехи ради, чтобы посмотреть, сколько колотых ран появится в туше, пока горит спичка, или поиграть ножом промеж пальцев, когда от стола под рукой дымящаяся стружка летит. Но с возрастом понимаешь — ничто не даётся даром. Особенно, если «дар» — генетическое отклонение, отправившее тебя прямиком в отбраковку. С ума сойти, ведь на какое-то время я забыл о нём. А что, если бы так и не вспомнил? Улучшило бы это мою жизнь? Или, быть может, превратило бы её остаток в существование жалкой заурядности, отличающейся от большинства прямоходящих форм белковой жизни только чуть лучшей реакцией и немного обострёнными чувствами? Да что уж там, исключи раж из моей жизни, и она закончилась бы ещё до потери девственности. Хотя нет, до одиннадцати я, всё-таки, дотянул бы. Кажется, её звали Розой... Не суть. Раж со мной, и я — чёрт подери — не готов от него отказаться, несмотря ни на что. Да, однажды в моей непутёвой голове просто лопнет сосуд, и всё закончится, но до тех пор низшие прямоходящие формы жизни должны знать своё место в пищевой цепочке.

Я бежал во весь опор к зданию, из которого прозвучали выстрелы. Я не скрывался, потому как знал — стрелка уже нет на огневой позиции. Я ясно слышал его спешные шаги по ступеням лестничных пролётов, его учащённое дыхание, его бешеный пульс. Я почти видел его сквозь толщу бетона многоквартирной коробки. Моя спина слилась со стеной возле входа в подъезд, рука с «Кедром» застыла в ожидании цели. Но цель вдруг остановилась, будто почуяв неладное. Стук подошв по бетонным ступеням смолк на уровне второго этажа и возобновился после паузы длинною в вечность, как мне показалось, но уже гораздо тише. Подошвы больше не стучали, они шаркали по бетону, нащупывая себе путь. Так шаркают ногами в темноте, когда руки заняты, и им не до перил. Что-то щёлкнуло, и луч электрического света коснулся асфальта. Ждать дальше было нельзя, раж затухал без пищи. Я рванул ко ходу и, без остановки разрядив магазин в световой сноп, прижался к стене по другую сторону дверного проёма. Глаза не сразу различили, что за источником света никого нет. Фонарь лежал на площадке между двумя нижними пролётами и, покачиваясь, освещал облако клубящейся пыли. Что-то металлическое гулко упало на бетон. Вт же хитрожопый симулянт, похрипи там ещё для пущего театрального эффекта. Думаешь, брошусь тебя добивать? Ах, чёрт... Гранатные подсумки предательски смялись под вожделеющими чеку пальцами.