Александр Башибузук - Каторжанин [litres]

– Прикажите поднять японский флаг.

– Что вы такое говорите, Александр Христианович? – бурно возмутился мичман. – Корабль взят на приз, следовательно, должен идти под Андреевским флагом. Правда, у нас его нет, но я распоряжусь соорудить из подручных материалов.

– А зачем тогда вы приказывали переодеться в японскую форму людям на палубе? – возразил я.

– Ну… – Максаков смутился. – В горячке. Есть правила, которые нарушать нельзя, на этом флот и стоит.

– И пусть стоит. Ваша же задача… – резко оборвал я его, – ваша задача – дойти до Владивостока и сохранить корабль с личным составом. А нарушение правил считайте военной хитростью, за которую отвечать буду я, а не вы. Стоило огород городить, чтобы геройски потопнуть в бою с какой-нибудь японской бронированной лоханкой?

– Но…

– Никаких «но».

Вправив мичману мозги, я прямым ходом направился разбираться с засевшими в кубриках японцами. С матросами рассчитались быстро, хватило нескольких ударов кувалды по переборке и очереди из «Гочкиса» в образовавшуюся щель. А вот с офицерами получилось сложнее и проще одновременно. Самураи благополучно угробили сами себя. Когда взломали дверь, выяснилось, что все трое выпустили себе кишки.

– Вот же народец, – с досадой ругнулся Лука. – Ни себе ни людям, уделали весь кубрик своим дерьмом.

С пленными поступили незатейливо – попросту столкнули за борт, а следом скинули спасательный плотик. Пусть косоглазых их самурайский боженька выручает, а я умываю руки.

Попробовал наведаться к Майе, но она меня отправила восвояси, потому что полным ходом оперировала раненых. Зато Мадина, страдальчески охая и хлюпая носом, по страшному секрету поведала, что ей царапнуло левое полупопие. И что ей совершенно не больно, но очень и очень обидно.

Посочувствовав девочке, я пошлялся по посудине, тяпнул арманьяка и направился к Максакову учиться править миноносцем. Но чувствовал себя совершенно изнеможенным, засыпал на ходу, поэтому быстро свалил из рубки, чтобы хоть часок отдохнуть. Но заснуть не смог и отправился мыться в корабельный душ – за ночь так в кровище изгваздался, что на себя было страшно смотреть – упырь упырем. Свиньин к этому времени наведался в местную баталерку и снабдил меня чистым бельем с матросской японской форменкой, на удивление, прямо по размеру – видать, у японцев не только карлы водятся.

Ступил под огненно-горячие тугие струи воды и даже замычал от наслаждения. Мылся долго и с удовольствием, выдраил себя до скрипа, а только начал обтираться полотенцем, как в душевую ворвался айн.

Выпучив от усердия глаза, Тайто зачастил:

– Отец, тот, что лодка наш ведет, говорит, что япона навстречу идет, тебя шибко-шибко звать!

– Этого еще не хватало… – наспех натянув на мокрое тело одежду, я помчался на капитанский мостик.

– Дымы! – Мичман ткнул рукой по носу миноносца. – Идут встречным курсом. Расстояние – около четырех миль. Наших здесь нет, значит, японцы. Как минимум – бронепалубный крейсер, а может, и не один. Скорее всего, нас тоже уже заметили.

– Сбежать сможем?

Максаков покачал головой.

– Если решат догнать – догонят. Сейчас мы тащимся на четырнадцати узлах, а их бронепалубники дают двадцать пять. Догонят и потопят даже в наших территориальных водах. Но это если они уже знают, что мы угнали «Котаку». Могут следовать просто по своим делам и на нас не обратят внимания.

– Идем прежним курсом… – после короткого раздумья приказал я. – Вряд ли они знают, что миноносец угнан. Радиосвязи на Сахалине у них нет. На кораблях тоже почти нет. А телеграф мы качественно вывели из строя. К тому же слишком мало времени прошло. Но если…

– Будем сражаться, – закончил за меня фразу мичман. – Прикажите зевак с палубы убрать. Пусть останутся только бритые и в японской форме.

Потянулось томительное ожидание. Я вылетел из душа в горячке босиком, но даже не замечал этого.

Наконец дымы оформились в длинный хищный силуэт.

– Это «Цусима»! – прорычал Максаков, словно японский крейсер числился у него в кровниках. – На нас внимания пока не обращает. Разойдемся параллельными курсами на расстоянии полутора миль. Влепить бы тебе в борт парочку самоходных гостинцев!

– Так в чем же дело? – неожиданно для себя хмыкнул я.

– У нас шансов против него нет. Потопят задолго до расстояния пуска… – угрюмо пожаловался мичман.

– Так пусть сам подойдет. Снизьте ход до минимума и подайте сигнал… ну… скажем, «терплю бедствие». Что с торпедами?

– Обе поворотные спаренные установки готовы… – растерянно доложил мичман. – Но это же подло…

– Подло мирных людей сжигать живьем! – внезапно озлившись, заорал я на мичмана. – Вы либо подштанники наденьте, либо крестик снимите, Сергей Викторович.

– Атакуем, – вдруг решительно заявил Максаков. – Но перед самой атакой подниму Андреевский флаг! Его уже пошили.

– Вот таким вы мне нравитесь больше… – Я хлопнул мичмана по плечу. – Командуйте!

Миноносец начал сбавлять ход, на флагштоке появилась замысловатая комбинация флажков. Я лично согнал с палубы всех в трюм. Сам же встал к торпедному аппарату, набросив дождевик с капюшоном для маскировки.

– Только подмогните мне довернуть. – Зенович быстро крутил какие-то штурвальчики на тумбе, к которой были прикреплены две толстые спаренные трубы. – А дале я уже сам. Тута все как у нас. Так… готово…

Долгое время казалось, что «Цусима» проигнорирует сигналы, но потом силуэт крейсера начал расти на глазах. Он сближался с нами параллельным курсом, и очень скоро можно было даже невооруженным взглядом разглядеть матросов на верхней палубе. На крейсере тоже появились какие-то флажки, видимо, он запрашивал, что случилось.

– Давай, – зашипел я, увидев, как с мостика нас внимательно рассматривают в бинокль.

– Рано, – шептал в ответ Зенович. – Рано. Увернутся…

Наконец, когда туша крейсера подошла к нам совсем близко, матрос налег всем телом на торпедный аппарат, вместе со мной провернул его и дернул за какой-то рычаг. Что-то громко зашипело, я уже подумал, что случилась осечка, но через пару секунд из труб поочередно, одна за одной, вылетели две здоровенные сигары, громко плюхнулись в воду и, оставляя за собой пенный след, помчались к крейсеру.

За кормой «Цусимы» мгновенно вспенились буруны, крейсер ускорил ход и резко принял правее, а с его борта точно такие же скорострелки «Гочкиса», как у нас, начали дружно плеваться огнем.

Миноносец несколько раз дрогнул, все вокруг завыло и заскрежетало, я машинально закрыл голову руками и нырнул за барбет. А как только приземлился на палубу, раздалось два глухих и сочных, но совсем негромких, почти одновременных взрыва.