Александр Уваров - Повстанец [СИ]

Доктор отошёл в сторону и, сорвав травину, вернулся обратно.

— Вот у нас в городе такая трава росла. На газонах.

— Тоже красиво, — сказала Эйни. — Давайте, доктор, я прибавлю её к моим цветам и у нас получится замечательный букет.

— Моя семья… — произнёс доктор. — Она погибла. Жена и двое детей. Две девочки. В самый первый день войны. Город был захвачен десантом. Да что там — «захвачен»… Громко сказано. Мы и сопротивления никакого не оказывали. Они просто вошли в город, заняли наиболее важные здания. Расставили патрули по улицам. Всё чётко, всё по плану… Потом согнали всех в здание театра. Какой-то чиновник… из этих, из «серых»… сказал, что нам прочтут лекцию о гуманной политике «самой свободной республики»… Меня в тот день арестовали. Вывезли из города. Господа жандармы весьма энергично допрашивали. Кажется, они решили, что я занимал важный пост в администрации. Даже хотели в какой-то особый лагерь отправить. А остальные… В тот день я в последний раз видел свою семью. Детей…

— Что они сделали с жителями? — спросила Эйни.

— Сожгли, — ответил доктор. — Всех. Заживо. Прямо в здании театра. Краном положили к дверям бетонные плиты, чтобы никто не смог выйти. Потом ударили из огнемётов. Тех, кто прыгал из окон — расстреливали. И трупы кидали в огонь. Говорят, жгли и другие здания. Наверное, тоже… с людьми. Дома взрывали. Оставляли только заводы. Заводы — в целости и сохранности. А я вот выжил. Вертолёт, на котором меня перевозили, сбили. Наши… То есть, ваши. Кто-то из ваших бойцов. Из тех, кто взялся за оружие. Успел взяться. Теперь вот… с вами хожу. Живу, стало быть.

— Нет, доктор, не иллюзия, — упрямо сказала Эйни после короткого молчания. — Не иллюзия…

— А что, позвольте спросить? — Аден, порывшись где-то в глубине своей мешковатой докторской куртки, протянул Эйни тонкую белую бечёвку. — Для вашего букета, сударыня. Лучшего предложить не могу. В прошлой жизни нашёл бы, пожалуй, красную шёлковую ленту… Так, стало быть, не иллюзия? А что?

— Смысл есть, — ответила Эйни. — У вашей жизни. У моей. Месть, доктор. Даже нет, не месть… Возмездие. И урок.

— Урок? Вы намерены учить карателей? Любопытно…

— Да, доктор. Только… Не учить. Доказать им. Доказать, что людей нельзя убивать безнаказанно. Ни здесь, ни на других планетах. Нигде! Они тоже должны испытать боль. Почувствовать сопротивление. Понять наконец, что их жестокость когда-нибудь вернётся к ним обратно. Когда-нибудь война придёт в их собственные дома. К их семьям, очагам… К их детям! Должны же и они поумнеть! Если не сознанием, то хотя бы кожей своей ощутить, почувствовать всё то, что они натворили. Каждый свой шаг, каждый жест, каждый выстрел, каждый удар. Быть может, мы станем просто зеркалом. Зеркалом, в котором в котором они увидят своё собственное отражение. И, может быть, ужаснуться…

— Эйни, Эйни… — доктор вздохнул и покачал головой. — Вы не первая, от кого я слышу подобное. И знаете, чего я боюсь? Боюсь, что с такими мыслями мы вскоре дойдём до самого откровенного, самого подлого и жестокого террора. Будем ли мы тогда хоть чем-то отличаться от карателей? Разве только методами и масштабами. Зеркало, говорите? Мне, знаете ли, не слишком нравится это предложение. Не хочу, чтобы в моей душе отражалась рожа убийцы. Пусть уж лучше смотрятся в кого-нибудь другого. И вообще, поймите, Эйни, решения принимают не они. Это ведь даже не люди — механизмы. Что толку, если механизм сломается? Его заменят. Найдут другой. Лучше, совершенней. А вот до тех, кто принимает решения мы не доберёмся. Никогда.

— Они должны нести потери, — сказала Эйни. — Они должны платить.

— Возможно, — согласился доктор. — В конце концов, у них вполне рациональное мышление. Вопрос только в том, удастся ли нам сделать плату для них слишком высокой. Знать бы их резервы…

— Они не выдержат, — продолжала Эйни. — Не выдержат!

Потом они сидели и слушали, как трава шелестит под ветром. Доктор не хотел продолжать спор. Он устал, мозоли на ногах болели. Казалось, что с пяток содрали кожу. А потом ещё и прижгли железным прутом…

«Что ещё за мысли у меня? — рассержено подумал доктор. — Говорили, будто такие пытки каратели применяют. А тут ноги натёр — и уже кошмары всякие мерещатся. Эйни тоже устала… Ей, верно, потяжелее, чем мне. Плохо мир устроен, плохо. Ей тоже нужно воевать, чтобы выжить… Как же всё это мерзко! Болото, сплошная топь…»

— Эйни, а у вас жених был? — спросил вдруг доктор.

Он не хотел спрашивать её о семье. Знал, что на подобный вопрос любой повстанец ответил бы одним коротким словом: «Была».

— Что? — переспросила Эйни. — Задумалась, доктор, простите… Я вспомнила…

— Тихо! — прервал её Аден. — Тише, Эйни!

— Что? Что такое?

— Вы слышите?

— Нет, доктор.

— Там, — Аден показал пальцем на линию горизонта. — Стрёкот какой-то… Ветер сейчас подул, будто долетело что-то. Или показалось? Подождите… Да нет же, точно! Эх, жалко бинокля нет!

— Доктор, а если это…

И Эйни, схватив автомат, быстро встала. Передёрнула затвор.

— Вертолёт, доктор. За ребятами надо бежать, и быстрее. Вдруг это поисковая группа к карателям летит?

Звук, нарастая, перешёл в тяжёлый, давящий гул. На краю равнины появились три тёмные точки. Они шли ровно, на одной линии, по длинной дуге облетая то место, где были Эйни и Аден.

Три штурмовых вертолёта подлетали к району падения звездолёта.

— Господин капитан, срочное сообщение!

Адъютант, козырнув, передал Хорсту небольшой листок прозрачного пластика с рядом чётко пропечатанных чёрных букв.

— Благодарю вас, сержант. Можете идти.

Адъютант развернулся и выбежал из палатки.

— Быстро расшифровали, — удовлетворённо заметил Хорст. — Я то думал дольше ждать придётся.

Когда радист доложил капитану, что Центр требует немедленно прекратит преследование повстанцев и развернуть спутниковую антенну для приёма особо важного сообщения — капитан мысленно выругался. Самыми последними словами.

Они уже почти достали этих проклятых бандитов, висели у них на хвосте. Последние несколько дней — сплошной марш-бросок по бескрайним топям и непроходимым зарослям болотного кустарника, спуски и подъёмы по глинистым склонам длинных, извилистых оврагов.

Два шага до победы (и короткого отдыха) — и вот тебе. Очередная штабная инициатива.

А ту ещё передали, что сообщение будет зашифровано «Красным кодом». То есть кодом для сообщений особой важности. А такой код даже декодер с мощными шифр-чипами обрабатывает минимум пол-хорра… Хотя с таким толковым радистом как Вольбех можно, оказывается, справится и быстрее.

В любом случае пришлось делать привал. Десантники быстро разбили командирскую палатку, окопали её со всех сторон землёй и закрыли маскировочной сеткой.