Юрий Корчевский - Взлет разрешаю! [litres]

После того, как немцы сменили направление главного удара – с Москвы на южное, разведывательные полеты тоже изменили вектор, не на запад, а на юг. Командование хотело знать, что происходит в немецких тылах. Подготовка к наступлению длится не меньше месяца – завезти боеприпасы, горючее, провизию, медикаменты, где-то их складировать. Сараем здесь не обойтись. И видимые следы подготовки всегда можно обнаружить. Повышенная активность автотранспорта, появление танков и штурмовых орудий. Понятно, что их маскируют – ветками, маскировочными сетками, а то и стогами сена. Однако при косом освещении, рано утром, бронетехника выделяется тенями. С чего это вдруг на ровном поле десятки холмиков? Или на лугу за день появилось полсотни стогов сена, если колхозов нет, а у жителей немцы угнали всю живность в Германию или съели и сено селянам не нужно. Помогали и партизаны. У немцев на любой технике – танках, автомашинах, тягачах были обозначения дивизии в виде трафаретных рисунков – слона, тигра в прыжке, орла. Как только появлялась техника с рисунком, которого раньше в этой местности не видели, партизаны по рации сообщали. Какой рисунок какой дивизии принадлежал, в разведгруппе уже знали, делали выводы – какая дивизия переброшена на данный участок фронта. Из многих мелких донесений, фотографий авиаразведки, допросов пленных, перехватов радиограмм складывалась общая картина. Но и немцы не зевали. Бомбардировщики наши вылетали на бомбежки как минимум одним звеном в три самолета, а чаще эскадрильей в девять самолетов. Так и бомбовый удар мощнее, и воздушным стрелкам отбиться проще. Для прикрытия бомберов в сорок втором уже давали истребительное прикрытие. А если в немецкий тыл летит одиночная «пешка», либо другой бомбардировщик, значит это разведчик и его надо сбить. Если от одного-двух «мессеров» удавалось отбиться, то от двух пар шансов не было. Да еще в 1941–42 годах немало летчиков и штурманов при покидании подбитой «пешки» сгубила радиоантенна. Шла она от фонаря кабины к шайбам обоих вертикальных рулей. Сбрасывают с подбитой машины фонарь, вываливается из кабины летчик или штурман, его воздушным потоком швыряет на провод. Раз! И головы нет, проводом как пилой срезало. У бортстрелка кабина между проводами и таких трагедий не было. В конце сорок второго с заводов пошли уже переделанные машины, при сбросе фонаря провода антенн слетали. А еще в 1941–42 годах немецкие летчики играли в благородство, наших летчиков на парашютах в воздухе не расстреливали. Впрочем, наши летчики так не делали вообще. А с 1943 года немцы, если позволяла обстановка, пытались сбитых летчиков расстрелять, все советским ВВС урон, летчика подготовить долго, сложно и дорого. До сорок третьего года уровень подготовки немецких летчиков превосходил квалификацию советских. В наших летных школах курсанту давали 30–40 летных часов. Взлет, полет по кругу, посадка. И всегда давали возможность пострелять на полигоне, побомбить. Немцев в летных школах обучали по триста летных часов, да еще теория. Инструкторами выступали эксперты, как немцы называли своих асов. В наших летных школах инструкторами зачастую были закончившие эту же школу с отличием, без летной практики, фронтового опыта. Люфтваффе вступило в войну с СССР, имея боевой опыт в Испании в 1937 году, в боях с Польшей и Англией. В Советском Союзе почти все летчики, воевавшие в Испании, были репрессированы. Опыт передавать было некому.

Только изучили карту района полетов, как приказ на разведку. Самолет готов – исправен, заправлен. Взлетели. Набрав восемьсот метров, Павел убавил обороты моторам с максимальных до одной тысячи восьмисот. На таком режиме скорость крейсерская, бензин расходуется экономно, ибо пролететь предстояло по длинному маршруту, кружок в тысячу километров, максимальная дальность, если не собьют. О плохом старались не думать, дурные мысли иногда материализовывались. До заданных целей шли на высоте восемь тысяч метров, прячась за облаками. Погода полету благоприятствовала. Облачность высокая, случись – «худые» налетят, есть где спрятаться. У истребителей запас топлива невелик, долго кружиться, выжидать не смогут. Над обусловленным заданием районом снизились до четырех тысяч метров, штурман фото отщелкал. Снова набрали высоту, перелетели на полсотни километров южнее, опять снижение, ровный проход по кругу для качественной съемки. Только Матвей произнес:

– Баста! Возвращаемся!

Как бортстрелок доложил:

– Вижу двух «худых».

Уйти на пикирование не удастся. ПЕ-2 при пикировании на семидесяти градусах развивает до семисот километров в час, но и «худые» такую же скорость. Но при выводе «пешки» из пике она просаживается еще метров на шестьсот – восемьсот, и в этот момент перегрузки запредельные, самолет и экипаж никакие эволюции совершать не в состоянии, и «худые» воспользуются моментом. Лучше лезть на высоту, к облакам. Хотя скороподъемность у «мессеров» выше, все же есть шанс спрятаться, уйти. Двигателям максимальный газ, штурвал на себя.

«Пешка» большую часть топлива уже израсходовала, вверх полезла легко, но истребители догоняли. Послышался звук пулеметной очереди. Сначала стрелял бортстрелок, потом присоединился штурман. Плохо, значит – истребители уже на хвосте, близко. Моторы на максимальных оборотах, уже две минуты ревут, еще минута и надо снижать нагрузку, иначе не сдюжат. А внизу пока оккупированная территория. Справа разрывы снарядов. Повернул Павел голову – на правой плоскости три дыры с человеческую голову размером. «Пешка» – самолет живучий. Павел видел, какие иной раз возвращались на аэродром бомбардировщики – нет живого места, удивительно, как долететь смог.

Строчит ШКАС штурмана, басовито стреляет УБТ бортстрелка. Облака уже близко. Все, влетели в белую пелену, по стеклу капли поползли. Видимости никакой, едва проглядываются концы крыльев. Облако тянулось довольно далеко, а заканчивалось – почти сразу попадали в другое. Павел посчитал – повезло. Снова попали в разрыв облаков. Экипаж осмотрелся, истребителей не видно.

– Штурман, место!

Матвей определился по местности, сверил с картой, доложил координаты и курс на аэродром. Павел от услышанного приуныл. Далековато они забрались, хватило бы бензина на обратный путь. «Мессеры» заставили отклониться в сторону, в облака. Кабы не они, уже линию фронта пересекли.

Павел перевел рычаги газа и шага винтов в экономный режим. Через полчаса миновали линию фронта, уже на душе спокойнее. Если вражеские истребители атакуют, наши смогут быстро прийти на помощь. Ближайший аэродром, где базируются «яки» в пятнадцати километрах. С тревогой поглядывал на стрелки указателей топлива, они почти лежали на нуле. Из подвесного бака топливо давно выработано, уже из основных последние литры уходят. У моторов аппетит отменный. Самолетные баки вмещают 1 484 литра топлива, да подвесной 335 литров. И всего этого высокооктанового бензина хватает на тысячу с небольшим километров дистанции. Чихнул, но продолжил работу левый двигатель.