Анни Кос - Регент. Право сильного (СИ)

— Сурия не лгунья, — вспыхнул Ликит.

— Нет, конечно, пока — нет. Но будь с ней аккуратен.

— Если вы считаете ее опасной, то почему приблизили к себе, а не отправили прочь сразу же?

— Не хочу спугнуть более крупного хищника, да и девочка пока ни в чем не виновата. Просто не забывай, что в серьезной игре люди редко остаются такими, какими казались в начале, — он дождался, когда оруженосец кивнет, и добавил: — На сегодня все. Можешь идти отдыхать.

— Благодарю, милорд.

Юноша встал, вернул на столик нетронутый бокал, низко поклонился и тихо пошел к двери.

— Ликит, — окликнул его Ульф, прежде чем парень покинул комнату. — Ты молодец. Спасибо тебе.

— Для меня честь быть вам полезным.

Утро накануне дня Махриган началось с суеты и веселого смеха. На праздник собирались все обитатели гарема, включая служанок и евнухов. Редкое развлечение, невиданная честь, которой прежде удостаивались только избранные, а потому заветного дня ждали с нетерпением.

Сурия, которой в последние дни приходилось очень нелегко из-за постоянных косых взглядов и тихих перешептываний за спиной, немного воспряла духом. Хорошее настроение ей не испортила даже Зинат, во всеуслышание заявившая: “Тебе-то там точно делать нечего. Праздник плодородия и урожая не для пустышки, от которой мужчина отмахивается, как от назойливой мухи”. Впрочем, вскоре каждый погрузился в подготовку, а обо всем сказанном забыли.

Всеобщее волнение добралось и до покоев императрицы. Арселия уже неплохо управлялась со сдерживанием Стихии, даже критически настроенный Илияс признал ее успехи, назвав их удивительными и труднообъяснимыми. Сиятельная госпожа вздохнула с облегчением: ей, привыкшей контролировать не только свои поступки и слова, но даже взгляды и мысли, по всей видимости, не стоило опасаться магии. И все же что-то заставляло ее метаться по комнате, как зверя, запертого в клетке.

Это празднование отличалось от ежегодной мучительной церемонии принятия даров, как северная зима от южного лета. Арселия нервничала, готовясь к прогулке по городу, ведь ей впервые нужно было предстать перед взглядами толпы не как члену императорской семьи, а как настоящему символу власти и мира. В итоге служанки выбились из сил, помогая госпоже собраться на торжество.

Традиционное парадное одеяние, расшитое золотом и украшенное дорогими камнями, Арселия отвергла сразу же.

— Кричащая роскошь совершенно неприемлема, — отрезала она.

— Но госпожа, — попробовала уговорить ее Гайда, — на вас будут смотреть тысячи глаз! Вы должны быть ослепительны.

— Официальный траур окончился лишь несколько дней назад, — императрица поежилась. — Я еще не готова вернуться к прежней жизни.

Гайда легонько хлопнула в ладоши и повернулась к младшим помощницам.

— Выйдите-ка отсюда.

Когда за девушками закрылись двери, она повернулась к Арселии.

— Что вас беспокоит? Только не говорите, что горюете о муже. Я не слепая, видела, как тяжело вам было эти годы. И знаете, все сложилось к лучшему.

— Я не любила Сабира, ты права, — Арселия покачала головой. — Но уважала. Как и он меня: по-своему, холодно, выверенно. И все же… Знаешь, мне жаль его. Сиятельному достались тяжелые испытания, а итог жизни оказался трагичным. Возможно, я понимаю всю глубину этой беды, как никто другой. Я была рабыней, не властной над своей судьбой. Его же клеткой стал венец и титул, а после — воля демона. Нам обоим не оставили выбора.

— Это не ваша вина, — Гайда присела рядом. — Вы дали мужу то, что смогли, больше не сделал бы никто.

— И все равно сердце у меня не на месте. Я не говорю об этом вслух, но от себя же не спрячешься? — она улыбнулась вопросительно.

— Госпожа, позвольте прошлому уйти, если исправлять что-то поздно. Чрезмерная скорбь тревожит ушедшие души, не дает им обрести покой. Луна и десять дней — вот срок для печали. Продлить его можно, если бы вы ждали дитя, но ваши лунные дни наступали уже дважды с момента смерти сиятельного супруга. Так зачем давать повод для пересудов?

Арселия рассеянно комкала в руках сияющее великолепие.

— Ты еще забыла добавить, что излишняя скорбь по Сабиру больше разозлит народ, чем вызовет уважение, — она решительно свернула платье. — Но это чрезмерно. Давай посмотрим, что еще можно надеть.

Вдвоем женщины перебрали почти весь гардероб. Императрица отвергала один вариант за другим до тех пор, пока измученная Гайда не рухнула на диван.

— Не понимаю, чего вы хотите, сиятельная госпожа! — взмолилась она, окидывая отчаянным взглядом гору одежды. — Поясните наконец!

— Я не хочу быть нарядной куклой, — Арселия с сомнением осмотрела себя в зеркале. — Это праздник благодарности земле, а не императорскому дому. Пусть все увидят, что и я, и Адиль просто люди. Я ведь родом из пустыни, Гайда. И отлично помню ее золотые пески, скудные травы и прозрачные голубые озера в оазисах. Звезды там горят огнями, а плодам и зерну жители радуются больше, чем алмазам и рубинам. И день Махриган на моей родине священнее иных празднеств. Я хочу почтить щедрость земли, дающей урожай.

— Постойте! Я, кажется, знаю, что вам нужно!

Гайда выбежала из комнаты госпожи, но вскоре вернулась, неся что-то, завернутое в холстину. Серая материя скользнула на пол, и служанка развернула платье из простой алой ткани, расшитое по подолу, вороту и рукавам сложным узором из черных, желтых, зеленых и алых нитей. К наряду полагался такой же пояс, украшенный по всей длине свисающими кистями.

— Вот, госпожа! Я заказала для вас у одного мастера, хотела сделать подарок к началу года, но, быть может, вы примете его сейчас?

— Откуда у тебя это сокровище? — Арселия провела кончиками пальцев по вышивке. — В Дармсуде подобного не достать. Такие носили у меня на родине, тут даже узоры похожи!

— Заказала у одного торговца. Он часто бывает на юге и привозит оттуда разные редкости, — служанка выглядела довольной, но смущенной. — Я знаю вас не первый день, решила, что немного воспоминаний о доме принесут вам радость.

— Милая Гайда! — Арселия порывисто обняла служанку. — Это именно то, что нужно!

***

Ульф Ньорд дожидался сиятельную госпожу и Адиля в просторном зале приемного павильона. Сегодняшний день был особенным: первый официальный выход семьи Фаррит и регента империи с момента похорон Сабира.

Рядом стояли Ликит и несколько гвардейцев, чуть дальше в тени колоннады тихо переговаривались лорд Зафир и лорд Вафи. Оба недовольно косились на регента, ведь одет он был как истинный северянин и даже не делал попытки соответствовать местным традициям. Имперцы предпочитали светлые или алые тона, Ульф выбрал гербовые цвета Недоре. Черные штаны и рубашка, вышитая серебром, темно-синий плащ до земли. На боку висел прямой меч в дорогих ножнах вместо привычного на юге скимитара.