Константин Соловьев - Господин мертвец. Том 1 [litres]

– Позвоночник! – рявкнул Дирк, отчаянно пытаясь резким движением торса завалить тварь на бок. Но это было не проще, чем повалить танк оземь, ухватившись за ствол пушки. – Бейте в позвоночник!

Крамер услышал. Ему пришлось упереться коленом, чтобы вытащить свой нож. Последний удар рассек тушу мерзкого животного, почти раскроив ее пополам. Когда-то прочная кожа лопалась без сопротивления, открывая заполненные неузнаваемыми остатками внутренностей полости. Крамер ударил сверху, резко крутанув кистью. Хороший удар, которым можно снять с вражеских плеч голову вместе с каской или обрубить руку, как сухую ветку. Резкий хруст доказал, что рука у Крамера не дрожит даже в самой непредсказуемой ситуации. Тварь, нависшая над Дирком, вдруг замерла на мгновенье, приподняв уродливую, ставшей бесформенной и липкой, как подгнившая картофелина, морду. Дирк видел в ее пасти между неровных желтых зубов свою руку – лохмотья багрово-серого мяса и белую кость. Свою кость. Боли не было, лишь неприятное вибрирующее ощущение, сходное с тем, которое возникает, если засунуть руку в недра работающего двигателя.

Тварь вздрогнула – впервые за все время, – и ее задние лапы внезапно подкосились. Это был момент неустойчивости, и Дирк не собирался его упускать. Как только тварь осела задней частью туши, наполовину распластавшись на земле, он резко дернулся, вложив в это движение все заключенные в его теле силы. Еще минуту назад это было бесполезно, но теперь, когда тварь выглядела оглушенной, она не сразу смогла отреагировать, ее мышцы немного обвисли. Уступив сильнейшему рывку, тяжелая туша шлепнулась оземь боком, из ее нутра выплеснулось еще больше зловонной жидкости, прежде бывшей ее кровью. Смрадного запаха было столько, что весь окружающий мир ощущался огромной разрытой могилой. Но Дирку, по крайней мере, не требовалось дышать этим воздухом. Судя по гримасе Крамера, тому было не в пример тяжелее.

– Ружье!

Лейтенанту не требовалось повторять дважды. Он подхватил с земли свою двустволку и, повинуясь жесту Дирка, быстро передал ее прикладом вперед. В тварь он стрелял пулей, значит, заряженным остался лишь один ствол, тот, что с мелкой, на птицу, дробью. Эта дробь не убила бы и человека с двадцати шагов, но Дирк делал ставку не на нее.

Его рука все еще была зажата в чудовищных челюстях, которые хоть и прекратили свою работу, разжиматься не собирались. Тварь находилась в кратковременном шоке, но была жива.

«Нет, – скрипнула под черепной коробкой неуместная мысль, – она уже давно не жива…»

Резким движением Дирк перехватил ружье и вставил его стволом в пасть. Чтобы высвободить руку, потребовалось несколько раз сильно крутануть им, как рычагом. Ему удалось вытащить руку из пасти. Что-то, что было похоже на его руку. Может, в ней и нет ни единой целой кости, но он, по крайней мере, не будет безруким калекой, как бедняга Классен.

Тварь заскрипела зубами и стала подниматься. Ее выпученный полусгнивший глаз, выглядевший протухшей мутной чечевицей, беспорядочно завращался, передние лапы напряглись, отрывая тушу от земли. Она явно не собиралась прекращать борьбу. Мертвые часто отличаются от живых беспримерным упрямством. И некоторые из них просто не знают, когда нужно остановиться.

Ствол ружья все еще находился в пасти у твари. Зубы, чуть не раздробившие руку Дирка, уже начали скрипеть о сталь, сминая ее. Дирк даже ощутил секундное, короткое, как последний стон умирающего, сочувствие. Эта уродливая тварь в каком-то роде тоже была жертвой обстоятельств, как и он сам. Не имеющей ни выбора, ни возможности распоряжаться собой.

Дирк спустил курок.

Заряд дроби, пусть и выпущенный в пасть чудовища, не мог причинить ему серьезных повреждений, даже если бы разорвал изнутри горло. Дирк надеялся только, что древний «бюксфлинт» фон Мердера выдержит и не разорвется в казенной части. В этом случае ему самому как минимум оторвало бы уцелевшую руку. Но Госпожа сегодня была добра к нему. Искореженный ствол разорвался глубоко в пасти у твари, и состоящая из глубоко тронутых некрозом тканей голова не могла выдержать давления раскаленных пороховых газов.

Голова твари лопнула с громким сухим треском, как перезревший арбуз. Нижнюю челюсть оторвало начисто, и она шлепнулась возле Дирка огромной тяжелой подковой, усеянной уродливыми массивными зубами. Череп разлетелся на несколько частей, которые не взялся бы составить в одно целое даже прирожденный скульптор. Тяжелая туша, вместо головы которой остался лишь кусок затылочной кости, вновь шлепнулась на землю. Никакой агонии, никакого посмертного сокращения мышц. В одно мгновенье она стала грудой смердящей мертвой плоти.

«Просто теперь это спокойная мертвая плоть».

Крамер держался на удивление хорошо. Дирк ожидал если не истерики, то явственного шока, но лейтенант вновь удивил его. Бледный, едва держащийся на ногах, он, тем не менее, не собирался падать в обморок, хотя пальцы у него дергались, как у страдающего пляской святого Витта. Вряд ли он смог бы сейчас прикурить папиросу. Дирк поднялся, осторожно, точно не доверяя своему телу. Когда уходит боль, можно обнаружить неприятные сюрпризы.

Дирк не испытывал возбуждения от боя, в его пустые вены давно не выплескивался адреналин. Оборотной стороной этого было и отсутствие реакции тела после боя. Дирк не ощущал проходящего напряжения и того сладкого чувства, которое делает руки и ноги невесомыми, а мысли переполняет радужными хвостами. Не было облегчения, осознания того факта, что победил смерть и уцелел. Просто бой закончился, опасность исчезла и надо думать, что предпринимать дальше. «Вечный воин, – подумал он с внезапно накатившей горечью, отдающей запахом ржавчины, – не способный испытать опьянение битвы и бессильный ощутить плоды своих свершений. Какое жалкое, отвратительное изобретение…»

– Ваша рука… – сказал Крамер неуверенным голосом. – Ваша… О.

Дирк уставился на собственную левую руку. Оставшееся от нее выглядело достаточно жалко. Как не до конца пережеванная пища, ставшая однородным месивом. Он пошевелил пальцами, и те отозвались, хоть и медленнее, чем обычно. Они даже были на месте. Дирк ощутил облегчение. Без пальцев было бы хуже.

– Ничего серьезного, – сказал он преувеличенно бодрым тоном. – Кажется, некоторые кости целы.

– Но… Господи, она выглядит ужасно.

– Только выглядит.

– На вашем месте я бы уже валялся без сознания.

– С нами иногда случаются подобные вещи, лейтенант. Не принимайте слишком всерьез. В конце концов, я не чувствую боли, помните? Когда пропадает боль, повреждения своего тела воспринимаешь… спокойнее. Мертвое мясо не болит.

– Вы чертовски легко об этом говорите.