Гарри Гаррисон - Крест и король

В тот же миг в маленьком Харальде, неподвижно наблюдавшем за борьбой, проснулся дух многих поколений воинственных предков. С пронзительным криком он занес нож и кинулся на ворвавшихся в его дом врагов. Шеф поймал пробегавшего мимо мальчика и прижал к себе, обхватил обеими руками, чтобы тот даже не дергался. Он попытался снова командовать:

— Всем успокоиться и остановиться!

Обращенные к нему лица исказились тревогой, люди рвались в бой. Шеф развернулся со скоростью, обретенной на борцовском ринге, по-прежнему прижимая к себе Харальда.

Королева Аза яростно ударила тесаком снизу вверх. Шеф ощутил толчок, болезненный укол в ребра. Посмотрел на мальчика. Увидел, как тот задрал голову, непонимающе глядя и пытаясь что-то спросить. Увидел нож, насквозь пронзивший сердце ребенка. Нож в руках его бабушки.

И Шеф снова услышал, как где-то захлопнулась крышка. Еще раз и еще.

В зале мгновенно наступила тишина. Шеф разжал объятия, распрямил маленькое тельце, уложил на пол.

Поглядел вниз, и глаза на мгновение будто подернула пелена. Казалось, он видит не тщедушное тельце десятилетнего мальчика, а взрослого мужчину, высокого и крепкого, с пышной спутанной шевелюрой, с обильной бородой.

— Это Харальд Светловолосый, — сказал знакомый холодный голос, — Харальд Светловолосый, каким он мог бы стать. Теперь ты его наследник. Ты унаследовал сокровища короля Эдмунда и расплатился своей юностью. Ты унаследовал удачу короля Альфреда и заплатил своей любовью. Теперь ты унаследовал предназначение от короля Харальда. Чем заплатишь на этот раз? И не пытайся отворачиваться от моих видений.

Мгновение закончилось. Шеф снова был в зале, глядя на окровавленное тельце. Чувствовал, как уходила из мальчика жизнь. Харальд мертв.

Шефа взяли за плечи и повели прочь, и на этот раз он не сопротивлялся. Позади королева Аза тянула слабые трясущиеся руки к телу внука. Шеф потерял ее из виду, когда его провели через дверь, разбитую катапультой, на улицу.

Там снова поднялся шум, кто-то упирался:

— Но у нее остался мой нож!

На него заворчали. Озмод считал:

— Семь, восемь, девять, все живы, уходим.

Квикка откуда-то принес головню и корзину сухих щепок, которые рабы использовали для растопки, побросал и то и другое в телегу, потом, освободив лошадь от упряжи, проследил, как занялось пламя.

— Наш мул им не достанется! — прокричал он.

— А бабы тебе зачем?! — рявкнул Озмод, когда вынырнул откуда-то Карли — по женщине в каждой руке и еще две взволнованно семенят сзади.

— Они не могут здесь оставаться.

— Это же шестивесельная лодка, на ней нет места!

— Они должны уйти. Тем более что мальчик мертв. На его похоронах им перережут глотку.

Озмод, сам бывший раб, больше не спорил:

— Ладно, пошли.

Беспорядочно толкаясь, девять мужчин и четыре женщины устремились на тропу, ведущую к небольшому пляжу, где Марта не далее как сутки назад убила Стейна. Квикка и Озмод с арбалетами прикрывали тыл. На полпути Шеф услышал пронзительный крик и обернулся: Рагнхильда вернулась с прогулки. Послышались мужские голоса. Стражники, которых англичане разоружали по пути, опомнились и собрались отомстить.

Отступление превратилось в паническое бегство, каждый изо всех сил рвался к виднеющейся лодке. Удд и Хунд приготовились оттолкнуться от берега. Мужчины и женщины, пихаясь, расхватали весла и распределились по скамьям. Перегруженная лодка застряла на гальке. Шеф и Карли выпрыгнули обратно и толкали ее шесть футов, десять, пока не кончилось мелководье. Затем их затащили через борта, возвышавшиеся над водой на каких-то несколько дюймов. Шестеро гребцов уперлись ногами и по команде Озмода дружно ударили веслами.

Шеф увидел Рагнхильду, обрамленную сиянием яростно пылавшей телеги. Она спускалась к берегу, простирая руки. Стрелы окружавших ее лучников шлепали по воде, но Шеф не обращал на них внимания, велев своим спасителям опустить арбалеты.

— Вор удачи! — кричала Рагнхильда. — Убийца моего сына! Пусть ты станешь проклятьем для всех, кто тебя окружает! Пусть никогда больше не узнаешь женщину! Пусть у тебя не будет наследника!

— В том нет его вины, — пробормотал Фрита, потирая ушибленную железной палкой голову. — Это старуха взяла мой нож.

— Помалкивай насчет своего ножа, — проворчал Озмод. — Ты должен был следить за ним.

Проклятия неслись им вслед, а лодка постепенно продвигалась во тьме, уклоняясь от сторожевиков Хальвдана, крейсировавших вдоль берега, до которого беглецам оставалось меньше мили.

Шеф, пока можно было что-то различить, все глядел с кормы на женщину, по-прежнему неистовствовавшую и рыдавшую на берегу.

Альфред, король западных саксов, соправитель временно отсутствующего Шефа во всех английских графствах южнее Трента, наблюдал с легкой тревогой, как его молодая супруга взбирается на вершину господствующего над Уинчестером холма. Была некоторая вероятность — лекари не ручались твердо, — что женщина уже носит в себе его ребенка, и он опасался, не переоценивает ли она свои силы. Однако, зная, как она ненавидит всякое покровительство, придержал язык.

Годива поднялась на вершину и обратила взор к долине. Белым кипением были отмечены места, где хэмпширские керлы разбили ради своего любимого сидра яблоневые сады. На обширных полях по другую сторону городской стены виднелись группки пахарей, ходивших за медлительными волами вдоль черных борозд — неимоверно длинных, поскольку разворот упряжки из восьми животных занимал так много времени. Альфред проследил за взглядом Годивы, указал на пятнышко в середине ландшафта.

— Смотри, — сказал он, — плуг тянут четыре лошади, а не восемь волов. Это в твоем собственном поместье. Рив Уонред увидел хомуты, которые люди Пути использовали в упряжках для катапульт, и решил опробовать их для пахоты. Дескать, кони едят больше, чем волы, но если их правильно запрягать, то они много сильнее и быстрее и обрабатывают больше земли. Еще он сказал, что попробует вывести породу сильных и крупных лошадей. Вдобавок есть одно преимущество, о котором никто пока не задумывался. Немалая часть рабочего дня у керла, если он ведет упряжку волов, тратится на дорогу к отдаленному полю и обратно. А если туда и обратно ездить верхом, останется больше времени на работу.

— Или больше времени на отдых, надеюсь, — сказала Годива. — Одна из причин, почему бедные керлы живут так мало, — не успевают восстанавливать силы. Только по воскресеньям, да и те отнимает у них церковь.

— Отнимала, — уточнил Альфред. — Теперь воскресенья принадлежат керлам.

Король на мгновение замялся, нежно погладил жену по плечу.

— Это правда, ты ведь знаешь, — сказал он. — Кажется, никто из нас прежде не задумывался, насколько богатой может стать страна, живя в мире и без господ. Или с одним господином, который заботится о стране. Но к нам теперь каждодневно приходят хорошие новости. Король Шеф, твой брат, говорил мне истинную правду. Всегда есть тот, кто знает правильный ответ, но почти всегда это человек, которого раньше не спрашивали. Вот вчера пришли ко мне рудокопы со свинцовых рудников. Раньше теми холмами владели монахи из Уинчкомба. Теперь монахов прогнали, копи работают под управлением моего рива и олдермена Глочестера. Ходоки сказали, что римляне добывали в этих же недрах серебро, так почему бы нам самим его не найти? — Серебро, — промурлыкал он. — Если бы черные монахи прознали, они бы до смерти засекли своих рабов в поисках серебра. Поэтому рабы им ничего не предлагали. А мне предложили, потому что знают: я поделюсь с ними доходами. Не так давно наши монеты от чеканки к чеканке делались все хуже, скоро бы кентерберийский пенни стал таким же дрянным, как йоркский. Теперь же, когда я вернул серебро из церковной казны, уэссекская монета так же хороша, как германская и франкская. Купцы стекаются к нам отовсюду, из Дорестада и Компостелы, да и из Франции, если им удается обойти запрет своего короля. Все платят портовую пошлину, и из этих денег я плачу рудокопам. Купцы довольны, и трудники довольны, и я тоже доволен. Так что, Годива, как видишь, дела не так плохи, как раньше, даже у керлов. Может, это не бог весть что, но иметь собственную лошадь и желудок, полный даже в Великий пост, для многих из них — счастье.