Константин Соловьев - Раубриттер. Animo

«Убийца» содрогнулся от выстрела, по визору прошла легкая рябь. Точно по мелкому ставку, в который хулиганистый мальчишка швырнул камнем. Гримберт несколько раз озадаченно моргнул. Он готов был поклясться, что не стрелял, и показания доспеха подтверждали это. Орудия не успели сделать выстрел, они…

Комариный звон тревоги пришел слишком поздно. Визор полыхнул малиновыми пиктограммами, тревожными, как капли артериальной крови. На схематическом изображении «Убийцы», знакомому Гримберту лучше, чем линии на собственной ладони, расцветали алые точки, сигнализируя о соприкосновении с объектами, обладающими высокой кинетической скоростью, довольно небольшими, но представляющими потенциальную опасность. Гримберт обмер, пытаясь сообразить, что это означает, пытаясь сопоставить эти расцветающие символы с громкими хлопками, раздающимися из густого подлеска, с тягучим дымным покрывалом, текущим между стволами и состоящим из мельчайших частиц сгоревшего пороха, с…

Иисус Христос и двенадцать апостолов, да ведь в меня же стреляют!

Автоматика «Убийцы» не комментировала попадания, лишь автоматически фиксировала их с хладнокровием большой вычислительной машины.

Попадание в правый орудийный рондель. Попадание в правую сторону шлема. Попадание в прикрывающий ножные шарниры плакарт. Попадание в…

Во имя обвисших мудей Бенедикта IX-го, это же засада! Самая настоящая засада!

***

Может, Магнебод и был старым брюзгливым пьянчугой, но он воспитал многих рыцарей Туринской марки и умел их натаскивать. Еще прежде, чем баллистический радар выдал данные вскрытых вражеских позиций, Гримберт ушел в защитный маневр. Заставил «Убийцу» покорно присесть на стальных ногах, уменьшая его силуэт, и развернул в сторону выстрелов, подставив под пули толстую лобовую броню. Данные о попаданиях из тревожно-алых мгновенно сделались желтушными, менее грозными. «Убийца», будучи учебным доспехом, не нес на себе настоящей боевой брони, но дюйма отличной закаленной стали в его лбу хватало для того, чтоб противостоять любому огню легких орудий на ближней дистанции.

Щелк. Щелк. Щелк. «Убийца» приглушил окружающие звуки, чтоб не повредить его слуховые нервы, но Гримберт все равно отчетливо слышал, как плющатся о тяжелый рыцарский шлем пули, превращаясь из смертоносных сфер в сыплющиеся ему под ноги расплющенные комки и свинцовые брызги.

Ах, дьяволы! Он едва не затрясся от беззвучного смеха, боясь признаться самому себе, что от неожиданности колючий спазм на миг сжал его мочевой пузырь. Поняли, что не сбежать и решили, что смогут несколькими жалкими охотничьими аркебузами повредить рыцарский доспех. Безмозглые недоумки, скудные разумом ослы, никчемные отбросы…

Гримберт уже видел их, видел отчетливо несмотря на густой пороховой дым, поднятый стрельбой и плывущий над поляной. Не двое, даже не пятеро, по меньшей мере полтора десятка. Они стреляли в него по очереди, проворно прячась за деревья для перезарядки, и палили чертовски слаженно, как для кучки оборванцев. Не трое, не полдюжины — целая лесная банда. Но если они в самом деле уповали на то, что пальбой из фитильных аркебуз смогут причинить хоть какой-то ущерб доспеху такого класса, как «Убийца», в адский котел им суждено нырнуть с перекошенными от удивления лицами.

— За Турин!

Гримберт выпустил короткую очередь из автоматической пушки, с удовлетворением наблюдая за тем, как древесные стволы лопаются, точно спички, а осколки коры картечью хлещут по снегу. Туринские оружейники, может, и не могли соперничать с прославленными венецианскими мастерами в своем искусстве, но, без сомнения, не зря получали серебро из маркграфской казны — даже пристрелочная очередь, которую он положил по опушке, произвела в рядах самоуверенных браконьеров изрядное опустошение.

В трудах по тактике, которые Гримберт штудировал в маркграфской библиотеке, не раз упоминалось, что плотный огонь рыцарских орудий имеет большую эффективность против неподготовленной и слабо укрепленной пехоты. Но Гримберт и не представлял, что дюжина снарядов из его автопушек способна произвести столь внушительный эффект. Словно архангел Михаил взмахнул посреди заснеженного леса огненным мечом. Не помогли ни толстые древесные стволы, которыми прикрывались браконьеры, ни глубокий снег, с помощью которого им удалось обмануть тепловизор. Автопушки перемалывали все это с одинаковой эффективностью и равнодушным механическим аппетитом.

Кто-то отшатнулся с оторванной под корень рукой, которой еще недавно держал запальный шнур. Кто-то затрепетал, приколоченный снарядами к стволу, слившись с ним в единое целое и не в силах оторваться от него, тщетно царапая кору пальцами. Кто-то взвыл нечеловеческим голосом, пытаясь набить выпотрошенный осколками живот тем полужидким месивом, что растекалось под ногами вперемешку со снегом…

Это было похоже на огненный плуг, вспахавший опушку. В стороны летели хлопья алого снега, оглушительно трещал хворост, в расползающемся пороховом облаке метались корчащиеся тени, судорожно подергивающиеся в свете дульных вспышек. Жуткая картина, от которой его желудок пробрало колючей изморозью.

Но отвести взгляда он не мог. Его глаза не принадлежали ему, он смотрел на мир бесстрастными камерами «Убийцы», фиксирующими детали с холодной отстраненностью механических объективов. Эти глаза не могли зажмуриться, не могли малодушно не заметить чего-то или отвести взгляд в сторону.

Он видел всё.

Он видел человека, сползающего по древесному стволу, чья плоть обернулась багровой накипью на коре. И другого, у которого в руках разорвался ствол аркебузы, с вязкой багрово-серой маской вместо лица, на фоне которой выделялся крючковатый носовой хрящ. Еще кого-то, катающегося в снегу и вопящего так, что слышно было даже за грохотом выстрелов.

Это было жутко, страшно и… завораживающе? Оглушенная многоголосым ревом орудий, ошпаренная растаявшим снегом, душа металась в груди точно птица в раскаленной клетке, изнывая от ужаса и в то же время дрожа в незнакомом прежде экстазе.

Он впервые пустил в ход оружие. Впервые видел его не на выцветших гравюрах и зияющих проплешинами гобеленах, а так, как полагается видеть рыцарю, во всех доступных красках и цветах. И, кажется, его губы сами собой шевелились, силясь воспроизвести молитву.

Не оборванцы, отрешенно подумал Гримберт, точной очередью размолов двух или трех самых отчаянных стрелков, превратив их в хлюпающие алые вкрапления на снегу. Не вчерашние крестьяне, взявшиеся разбойничать в лесу от голода. У крестьян, даже побывавших в графском ополчении, никогда не будет такой выучки, как у этих лесных разбойников. Потрясающее хладнокровие. Несмотря на пулеметные очереди и пушечные разрывы, безжалостно пожинающие остатки их немногочисленной банды, они демонстрировали завидное, даже удивительное хладнокровие. Не пытались обратиться в бегство, спасая свои жалкие жизни, не падали на колени, бросая свои бесполезные аркебузы, не призывали на голову крушащего их рыцаря проклятья и еретические угрозы. Напротив, продолжали вести тщетный огонь, укрываясь за деревьями, точно в самом деле думали, что это жалкое оружие может причинить ему хоть какой-то ущерб.