Константин Соловьев - Раубриттер. Animo

Гримберт развернул «Убийцу» отчаянным и резким маневром, полосуя рассыпающимися звенящими струями пулеметного огня лесную опушку. Он не рассчитывал поразить засевших в чаще застрельщиков, лишь сбить им прицел и подавить огонь их чертовых орудий. Хотя бы на несколько спасительных минут, которых ему хватит, чтоб отойти под защиту верного «Стража», уже спешащего на выручку, и изучить картину повреждений.

Скоординировав огонь и распределив между собой цели согласно рыцарской науке, они с Вальдо обрушат на противника такое море огня, что вдолбят его прямиком в адские бездны…

Это удалось ему, но лишь отчасти. По опушке пронесся смерч из огня и снега, разбрасывающий вокруг дымящиеся обломки ветвей, смерч яростный, но почти не принесший результата. Ему не удалось ни подавить противника, ни захватить инициативу. Укрывшиеся в чаще орудия вколачивали снопы искр в широкую бронированную грудь «Убийцы», заставляя его пошатываться, точно пьяного, и покрывая бронированную грудь оспинами из расплавленного металла.

Бронеплиты лобовой брони опасно заскрипели, этот звук Гримберт расслышал даже сквозь грохот снарядов. Опасный, жуткий звук. Напоминающий о том, что даже у огромного стального существа есть свой запас прочности, отнюдь не бесконечный. Учебный доспех такого класса может принять на себе немало повреждений, прежде чем выйдет из строя, но он не рассчитан на столь плотную бомбардировку при том самыми настоящими снарядами, а не имитационными, как на полигоне под Турином…

Не аркебузы. Это, черт возьми, не аркебузы, подумал Гримберт, хватая ртом воздух, едкий от сгоревшего пороха и высвобожденных из недр доспеха дизельных паров. И даже не снятые с крепостных стен гаковницы, проклятье наступающих пехотинцев.

— Вальдо! Вальдо, пошевеливайся, мне нужна помощь! Ты не поверишь, у них здесь чертова артиллерия!

Серпантины[3]. Он уже видел их громоздкие черные тени, похожие на исполинских замерших змей. Тени, изрыгающие из себя через равные промежутки времени рваное пламя, обрамленное грязными вуалями сгоревшего пороха. Чья-то дьявольская хитрость сняла эти примитивные бронзовые орудия с деревянных лафетов и водрузила в чаще, надежно замаскировав хворостом и тряпьем. Их было не очень много, едва ли больше полудюжины, но их слаженный бой раз за разом заставлял «Убийцу» беспомощно крениться, точно подгулявшего крестьянина на ярмарке. У этих жалких орудий не было ни развитых прицельных приспособлений, ни сложно устроенных снарядов, они и лупили-то скорее всего каменными обломками и гранитной шрапнелью, выплевывая их с помощью чудовищно смердящего дымного пороха, однако на дистанции кинжального огня они оказались чудовищно эффективны против учебного доспеха легкого класса.

Одними серпантинами арсенал застрельщиком не исчерпывался, в оглушительной канонаде боя, от которой, кажется, из его собственных ушей сыпались искры, он явственно слышал злые отрывистые голоса тяжелых кулеврин[4]. Эти не пытались совладать с его лобовой броней, зато с дьявольской меткостью находили уязвимые места на стыке бронелистов, вгоняя в них свои жала. Мало того, уцелевшие арбалетчики с противоположной стороны поляны поспешили накрыть его свинцовым шквалом, не смертоносным, но губительным для чутких датчиков и сенсоров доспеха, его многочисленных глаз и ушей.

Это не браконьеры, подумал Гримберт, пытаясь укрыть «Убийцу» от хлещущего со всех сторон огня и ощущая томительную резь в кишках от великого множества алых пиктограмм, пляшущих перед лицом. Туринская марка пережила, без сомнения, многое, но еще не вошла в те времена, когда браконьерам для охоты в Сальбертранском лесу понадобится полевая артиллерия…

Первым его побуждением было бросить «Убийцу» прямиком на замаскированные орудия и раздавить их вместе с наводчиками и обслугой. Перетоптать, смешав с землей и снегом. Пусть «Убийца» не был размером с каланчу, столкновение с ним грозило неизбежной смертью и тяжелым увечьями всякому, не успевшему убраться с дороги, да и рыцарские наставления вполне допускали такой вид ведения боя против пехоты. Он вомнет их прямо в промерзший грунт Сальбертранского леса! Превратит этих наглецов в слякоть под ногами!

Этот тактический план, несомненно, одобрил бы и ворчливый Магнебод и даже Аривальд, однако сбыться ему не довелось. Едва лишь Гримберт двинул дребезжащего под градом вражеских ударов доспех вперед, на гремящие из чащи вспышки орудий, как обнаружил крайне неприятный сюрприз.

Опушка этой чащи издалека виделась беспорядочным средоточием древесных стволов, кустарника и бурелома — самая обычная картина для неухоженного леса. Но стоило ему приблизиться, как задрожавшие от его поступи ветви сбросили с себя снежную крупу, мгновенно обнажив заточенные колья, смотрящие прямо в лицо. Великое множество кольев, связанных между собой подобно исполинским фашинам и укрепленных канатами.

Засека. Проклятая засека. Кто-то потратил до черта времени, сооружая из поваленных стволов настоящий частокол, устремленный в его сторону и заботливо прикрытый сплетенными из тряпья маскировочными сетями. Самая настоящая западня, почти непреодолимая для машины вроде «Убийцы». Если он попытается смять рукотворный бурелом собственной массой, быстро завязнет, запутавшись, как бестолковый зверь в силках. А то и рухнет, раздавленный столетними дубами.

От злости и разочарования Гримберт прокусил губу, сам того не заметив. Ах, черт, ему бы сейчас полдюжины пятидюймовых орудий, да с фугасно-осколочными и зажигательными снарядами, да ударить по чертовой засеке в упор, сметая ее и обращая в липкую чадящую гарь…

Кажется, придется менять тактическую схему на ходу.

У него не было пятидюймовых орудий. У него не было поддержки настоящих рыцарей. У него были лишь маломощные автоматические пушки «Убийцы» да «Страж», который невесть где болтается как раз в ту минуту, когда он чертовски нужен своему господину.

— Вальдо, чтоб тебя! Где ты? Я тут немного…

Бросив взгляд в направлении просеки, он выругался. Не сквозь зубы, а явственно и громко, как не ругался никогда прежде. За такие словечки, пожалуй, епископ Туринский наложил бы на него епитимью посерьезнее тридцати «Символов веры»…

Просеки не было. В ее устье, которое он миновал несколькими минутами раньше, возвышался беспорядочный завал из поваленных деревьев, перекрывший путь так же надежно, как перекрыли бы его крепостные ворота из бронированной многослойной стали. Что ж, все ясно. Стоило ему выбраться на прогалину и завязнуть в бою, как путь отхода тут же отрезали, и сделали это так мастерски и ловко, что он и не заметил. А это значило, что…