Игорь Вардунас - Клетка [litres]

– Стойте! Прошу! Перестаньте! Я объясню… дайте сказать… это письма…

– Говори, что подсунули. Кизди, что на очко посадить хотят. В уши дуй. Не твое, – нервно бормотал сидевший в камере напротив и все прекрасно слышавший Шпунт, зная, что его не услышат. – Отбрехивайся, твою мать. На себя не грузись [5] Брать вину на себя. .

– Молчать, с-сука! Письма, твою мать! В Индию [6] Карцер, изолятор. его! Пшел…

Избитого Болта выволокли из камеры на обмытый концентрированной хлоркой пол и потащили, продолжая пинать, по коридору. Остальные лебеди, притихнув, молча слушали происходившую снаружи разборку. В конце коридора послышались всхлипы Барби.

– А ты, певун, заткнись!

– Попал мужик, – затягиваясь самокруткой, с досадой заключил Шпунт. – Дерьмо. Ты-ж всего-то у бабушки лопату украл [7] Так арестанты определяют зэка, который отбывает наказание за незначительное преступление. . М-мать…

Лежа в карцере, Болт пребывал в какой-то вязкой прострации, вытянувшись на полу и уставившись на цифры «27», выбитые на правом запястье [8] В Каббале есть 27 букв, соответствующих 27 каналам связи с Богом. Каббалисты уверены, что таким образом скоро встретятся с Богом. . Номер гаража. Татуировку он сделал еще до посадки. «На добрую память». Потом, после бесед с Калининым («Какой ты каббалист, елки-палки?! Ты хоть что-нибудь про это знаешь? – вопрошал тот растерянного друга, который нечленораздельно бормотал в бороду что-то про символику, небо и земные испытания. – Хватит голову чушью всякой занимать. Под полезное лучше место освободи»), раскаявшись и став крестником православной Аси, хотел было свести, но реально боялся методов, хоть местный кольщик и предлагал за пару «джорджиков». Работы-то не много, главное, по дороге случайно вены не вскрыть – уничтожить цифры можно было разве что только вместе с кожей или выжечь поверх что-нибудь другое. Каждый из них носил на себе клеймо. Кусочек какого-то особого, своего прошлого. Иногда делились, чаще нет. Хотя за время, проведенное в «Лебеде», каждый успел узнать друг о друге чуть ли не всю подноготную.

Но Богу явно уже было не до него. Не до них всех. Всем богам, на какие лады им бы ни молились и какие жертвы ни были бы принесены. Все уже случилось.

Расслабьтесь и получайте удовольствие, господа.

«Человек жив до тех пор, пока о нем помнят, – вяло подумал Болт, покачиваясь на искрящихся серебром волнах туманного марева. – Чтобы освободиться – надо умереть. Или сделать так, чтобы… умерли… все остальные».

…Он идет по канату…

…под ним бездонная пропасть, в которой беснуются отвратительные чудовища с различными конечностями, всех мастей и расцветок… Каждая тварь пытается дотянуться до него.

…далекий гул могучих там-тамов, или это стук его собственного трепетавшего сердца…

Конца канату не видно. Низкое алое небо удушливо наваливается на него, норовя сбросить в пропасть…

Ярко-желтый диск огромного разящего солнца с красными прожилками, словно лопнувшее разваренное яйцо, в котором появляется вертикальный зрачок…

Или лампа на потолке карцера…

Горячка…

– Ж-жар-рь!

Чудовища ревут на все лады – то утробным басом, то тоненьким голоском Аси…

– Иди к нам сюда-а… Ну иди же!!!

Болт моргает и смахивает со лба обжигающие капли пота…

И, оступившись, теряет равновесие…

Под радостный рев он сдавленно кричит, отчаянно хватая ртом воздух, и просыпается на полу карцера…

Синестезия, глюки, воспоминания…

«Клал я на вас болт! Во-от такущий!»

Как жук в набитом ватой спичечном коробке. А за стенами Хмарь.

С одной стороны, туман Болту скорее нравился. Странное марево было словно само одиночество, которое он за годы отсидки даже успел полюбить. Этакий вариант внутренней свободы, своего рода независимости, который уж точно не выпустит отморозков, как зэков, так и бывших охранников, давно потерявших первоначальный облик, в нормальный мир. Да те и сами не пойдут, под пулями не выгонишь.

Хотя… Что теперь значит «нормальный»? Со временем, оказавшись в четырех стенах, ты еще на что-то надеешься, пытаешься чему-то противостоять. Что-то кому-то доказывать, в ответ только лишаясь зубов.

И со временем тебя ломают. Или просто дружно опускают, предварительно во что-нибудь выиграв, в толчке или душевой – выбирай, где поприятнее да поуютней. Здесь теперь все «свои». Ломают стены, ломают воспоминания, вместе с ребрами ломают нервы и психику надзиратели и «сожители». А потом ты попросту привыкаешь. К любым рожам, поганой жратве, отвратной еде, выцветшим обноскам, заведенному ритму жизни без стрелок.

И вскоре мира ТАМ, за стеной и колючкой, ты попросту сначала начинаешь бояться, а потом ненавидеть от бессилия на что-либо повлиять. Ведь там ПРОХОДИТ ВРЕМЯ. Меняя и перекраивая мир, в котором для тебя уже нет места. Ты мертв. Либо лицо на старой фотографии, либо короткая запись в медицинской карточке или больше не нужном паспорте…

И самым страшным моментом в жизни становится то, что однажды прекрасным утром ты осознаешь, что ты ко всему привык.

Что теперь это твой дом.

Ну а коль ты пожизненный, то и говорить-то не о чем. Тем более сейчас, после войны, перевернувшей все с ног на голову. Когда все письма дружно поют о переменах «там за туманами», лучшей жизни, чистом воздухе. Ждущей тебя семье…

Перемены. Вот теперь ты их боишься. Тебя сломали. Ты больше никто. Опущенный, с вырезанной и выпотрошенной душой. Просто винтик непонятно какого и кому нужного механизма, который тихонько работает где-то в темном углу под кроватью.

«Ты просто Болт. И думай только о своей заднице».

Он считал себя не таким уж плохим человеком, хоть призраки прошлого не хотели его отпускать и не отпустят никогда. Он не извинял себя. Было ли это проявлением эгоизма? Но должен был отомстить за семью… которая на самом деле оказалась… жива. Голова шла кругом. Да и Калинин с Асей тоже нормальные люди. Они-то уж… Вторая семья, что ни говори. И дети, которые здесь родились, ни в чем не виноваты… Их-то выпустить можно, правда ведь?

– Мож-жет.

«Кто-то сдал, сука, – думал Болт, съежившись в темноте на холодном бетонном полу. – Падла. Ничего. Я во всем разберусь».

– Вз-взрез-зай! Подер-рнем! Повж-ж-жухнем! – дышит в затылок азартным, жарким выхлопом бензопила.

Кандидатур подходящих хоть завались. Тот же мудацкий Зюзя… Жаль вот только, время потерял. Другой ботинок или еще какую подходящую емкость теперь будет труднее найти, стукач наверняка и Мичурина предупредил, хотя тому что три черенка, что килограмм – цветы все равно только животина хавала.