Максим Волжский - Планета свиней 2

– Есть чего покурить? – спросил рыжий.

– Конечно, имеется, – рассмеялся Марат.

Барсук распахнул тюремную куртку, вытащил из кармана запечатанную пачку сигарет и сушёную воблу.

– Где лапу потерял? Тебя пытали? – спросил Барс, вскрывая когтем пачку сигарет.

– Не-ет, что ты, – замотал счастливой мордой барсук. – Меня косолапый подрал. Потом расскажу.

Барс покосился на рыбёшку.

– А будет ли – потом? – горько вздохнул рыжий.

– Завтра в суд повезут, – махнул уцелевшей лапой Марат, – а там и свободная жизнь. После камеры на волюшку, разве это плохо. Будет у нас с тобой и потом, и после. Быть шпионом, это я тебе скажу, большая удача.

Барс принюхался к сушёной рыбке. Взял её за хвост, постучал пучеглазой головой о стол.

– Хочешь сказать: нас не расстреляют? – не верил рыжий.

– Зачем в нас стрелять?.. мы ведь шпионы, – скалил морду Марат. – Ты главное не отпирайся. Соглашайся с ними. Говори, что твой дед жил в Москве или бабка жила. Говори, что идейный. Тебя не убьют. Ты ведь Москве служишь.

Барсук наклонился ближе к кошачьему уху и зашептал, будто их кто-то мог их подслушать.

– Всё будет хорошо, братец. Ты не дрейфь. Москва своих не бросает.

Абрамяу затаился на крыше спортивного комплекса «Луч». Он присматривал за двумя автозаками, стоящими у здания суда. Возле машин прохаживались кабаны из комендантской роты. Свинорылые конвоиры не вынимали сигареты из пасти, много шутили, громко смеялись.

В обтягивающем лыжном костюме Абраша выглядел потешно. Ещё в «Молоко» Жюль отвесил пару шуточек, назвав его – пухляшом. Но хозяин кабака не обиделся. Он часто любовался собой в зеркале, в гардеробной, когда ещё не было гостей, и, кроме неземной красоты ничего там не замечал.

Прячась за бортиком, Абрамяу присматривал за охранниками в театральный бинокль. Белые валенки, белые перчатки, белая сумка через плечо, белый костюм и белая шапка-балаклава – всё подобрано для маскировки. Даже бинокль обмотан медицинским пластырем. Роль Абрамяу сводилась к тому, чтобы координировать группу захвата во главе со Шмалем, которая должна освободить рыжего друга.

Спортивный комплекс и городской суд разделяла дорога с двусторонним движением. Перемалывая кучи снега, по дороге ездили редкие машины. По тротуарам ходили гражданские в шубах. Полчаса назад к служебному входу или выходу – это кому как повезёт, подъехала большая машина с будкой. Первым из машины вывели гибридного барсука. Тот весело щурился, словно привезли за зарплатой. Вторым взашей толкали Барса. Лапы тому сковали наручниками, на глаза нацепили повязку.

Абраша достал из сумки рацию, тоже белого цвета и нажал кнопку вызова. Рация зашипела. Хозяин кабака деловито щурился.

– Я сокол, я сокол. Приём…

– Слышу тебя сокол. Я быстрый мустанг. Какого хрена тебе надо?

Голос из рации принадлежал Шмалю. Чёрный сам наградил себя лошадиным позывным и лично руководил грандиозной операцией. Абрамяу знал, что план разработан на скорую лапу за одну бессонную ночь, оттого сильно волновался. Но боялся совсем чуть-чуть, поскольку в душе зажиточный кот оставался прежним шкодливым пронырой; а сидеть на крыше во всём белом и просто глазеть в бинокль, и когда надо сообщить по рации, мол, пора пацаны – это совсем неопасно.

– Проверка связи, быстрый мустанг. Пока всё тихо. Отбой.

Отключив рацию, Абрамяу спрятал её в сумку.

Суд намечен ровно на двенадцать часов дня, а значит, есть время вздремнуть. Абрамяу поправил тонюсенький, словно антенна хвост, упакованный в специальный чехол лыжного костюма и, свернувшись калачиком, задремал.

***

В зале, как говорят в Стране Сибирь, шишке кедровой негде упасть.

В первых рядах в полицейской форме с медалями при погонах – сидели волки. За волками толкались, визжали и сквернословили полсотни кабанов. По углам, в проходах и на галёрке ютилась пресса – в массе своей собачье племя. На скамье обвиняемых, за решёткой двое: рыжий кот и улыбчивый, однолапый барсук. Место судьи ещё не занято, но все знали, что расстрельное дело ведёт пожилой человек по фамилии Черепанов.

В комнате, примыкающей к залу суда, шло совещание. На нём присутствовали только два человека.

– Не будем тянуть кота за хвост, сделаем всё, как велено. Я тороплюсь. На ужине во дворце сегодня корейку обещали, – мечтал скорее откушать старший советник князя, Парамон Лизнёв.

Судье Черепанову было восемьдесят два года. Ему бы на покой, к внукам, а он всё сажал антропоморфных преступников и сажал: кого на малый срок в лагеря, кого на каторгу, а иных приговаривал к «высшей мере».

Сегодня дело простенькое и разбирать нечего. Пришло прямое указание от князя Сибири: судить шпионов по всей строгости закона, приговорив обоих к смертной казни без права на обжалование и амнистию. Князь Витольд настаивал с решением не тянуть, передав свои пожелания через советника Парамона. Черепанову и в голову не пришло собачиться с правителем Сибири. Работу свою он очень любил, антропоморфных граждан никогда не любил – потому расстрел, казался, справедливым вердиктом.

Парамон встал из-за стола, пожал дряхлую ладонь судьи Черепанова и вышел из кабинета. Предстояло пройти через зал суда, сквозь неровный строй гибридных солдат и журналистов. Советник не тушевался, расталкивая кабанов, наигранно пряча лицо от фотовспышки, скалящегося антропоморфного спаниеля.

Пробив себе дорогу сквозь толпу антропоморфов, на выходе из зала Парамон встретился лицом к лицу с капитаном Зубовым. Он близко подошёл к Стасу и сказал всего два предложения, состоящие исключительно из глаголов: «Договорились обменять. Не волнуйся».

***

Судья Черепанов трижды призывал соблюдать порядок в зале. После третьего предупреждения освободилось с десяток мест. Самых голосистых кабанов попросили покинуть помещение. Но даже на морозной улице под стенами суда рьяные поборники закона скандировали заготовленные речёвки. Кричали: «И только Сибирь, и только Якутск» и «Смерть шпионам». Пришлось захлопнуть все форточки, чтобы вопли демонстрантов не мешали процессу.

Когда в зале всё-таки наступила тишина, судья дал слово прокурору.

Гибрид северного оленя в синем мундире, застёгнутом на все пуговицы и погонами в золотой бахроме, никогда не носил головного убора, потому что из антропоморфного черепа росли приличных размеров рога: не слишком ветвистые, чашеобразные, высотой не более полуметра. Многие олени подпиливали своё украшение. Кто-то стругал лишь верхушки, иные рубили под корешок. Но прокурор по имени Солёный предпочитал природную стать. Потому не пользовался общественным транспортом и был узнаваем издалека на страх многочисленных врагов.