Юрий Мори - Ментакль

С кем сражаться, с ушедшей грозой или с покойником на лугу?

Сунул обратно, сел к столу и стал думать. У соседей вон свет горит, можно пойти, объяснить, попросить помощи, да только какой? Пенсионеры, бабка Зоя и муж её, Витёк, сердечник. Что они могут? Витька и просить не о чем, увидит труп – инфаркт. Бабка… Ну скажет, беги на станцию, к обходчику, телефон только там, «скорую» вызови. Так это Валенок и сам знал. Вот же блин, сейчас выпить бы для храбрости, а самогон у Стаса остался в сумке. То есть, пропал.

– Вот же хрень… – сказал он вслух. Это придало сил, приободрило. – Долбаная хрень в натуре. Жёваный крот. И епишкин пистолет…

Ну да. А что ещё скажешь? Валенок встал, покопался в материном шкафу, нашёл фонарик под квадратную массивную батарейку. Порылся ещё, нашёл и её саму, вставил, щёлкнул. Светит, но как-то неуверенно, блёкло. Сойдёт. Схватил дождевик с вешалки, накинул на себя, вышел во двор и медленно потопал к калитке.

Всё равно посмотреть надо, как он там. Может, живой. Вдруг. Хотя и вряд ли.

Мокрые ветки хлестали по дождевику, мутный жёлтый овал света выхватывал то забытое ведро, то грядку с полёгшим луком, то уложенную кусками старого асфальта тропинку. Вот и калитка, а за ней – невдалеке – поле.

– Стасик!.. – жалобно позвал Валенок и прислушался. Дождь почти затих, слышно было малейший звук, но никто не отозвался.

Он поводил фонарём по сторонам: трава, опять трава, тропинка из раскисшей грязи, вон отпечатки его кроссовок, уже оплывшие от воды, похожие на цепочку продолговатых ямок. Вздохнул и пошёл по траве, стараясь не наступать на полосу земли.

Станислав лежал лицом вниз. Совсем недалеко, чуть-чуть не успел дойти. Сумка, от которой шёл заметный запах горелого и кислого, валялась рядом. Валенок криво перекрестился зачем-то, хотя никогда верующим не был, подошёл к телу, остановился. Футболка на приятеле словно побывала в костре, под обгоревшими прорехами тряпки светилась кожа. Воротника вообще не было, будто хозяина последний момент рванул майку на груди: стреляйте, мол, сволочи!

Вот они и выстрелили.

Валенок неумело встал на колени, примостил у ноги фонарик, кое-как освещающий тело одноклассника, потянул на себя массивную тушу Стаса, стараясь перевернуть на спину.

– Э-э-э… – промычал тот. Валенок от неожиданности отпустил его плечо, отчего потерпевший, чуть уже приподнятый, снова рухнул в грязь.

Живой?! Фантастика…

– Стась, давай как-нибудь до дома, а? – жалобно сказал Валенок. – Хоть как-то? Сюда ж «скорая» не проедет, развезло всё.

Молчит. Раз только отозвался – и молчит. Вот же, блин. Как быть-то?

– Синий, – очень тихо, каким-то загробным голосом сказал Станислав, не делая ни малейшей попытки подняться. Вообще не двигался, только пробубнил:

– Весь мир синий. Весь мир вокруг синий…

Слова звучали невнятно, но Валенок расслышал и обрадовался, снова схватил за плечо, за руку, и рывком перевернул его на спину.

Передней части футболки вообще не было, одни обгоревшие обрывки ткани. Во всю грудь Стаса наподобие татуировки отпечатался причудливый извилистый след от удара молнии: сине-красный, с чёрными подпалинами, огромный и страшный, как врезавшийся на огромной скорости осьминог, ставший частью кожи. Щупальца ожога уходили подмышки, по животу вниз, под ремень с покосившейся бляхой.

– Ты меня слышишь? – спросил Валенок. – Встать можешь?

У него внезапно разболелась голова, словно вечер закончился как задумано, а сейчас наступило грубое похмельное утро, когда любой звук – горе, любой свет – издевательство. В виске билась, разгораясь, болезненная искра.

– Синий, – снова сказал Станислав. Похоже, он ничего не слышал. Лицо его, перепачканное грязью, мертвенно-белое, было перекошено застывшей гримасой; между на половину прикрытых век виднелись только белки глаз, будто кто засунул ему туда варёные яйца. Ни намёка на осмысленность.

– Вставай! – попросил Валенок. Ему сейчас стало даже жутче, чем сидеть в домике и думать об однокласснике как покойнике, на деле всё оказалось ещё страшнее. – Давай на дачу пойдём, отлежишься.

Стас открыл глаза. Они были налиты кровью, словно парень перекупался, а теперь вот выбрался на берег и пытается сообразить: где он, кто, почему так холодно.

Бычьи глаза, бешеные.

Упёрся мутным взглядом в Валенка, с трудом поднял руку, растопырив пальцы, снова уронил её на землю. Странно, но головная боль у приятеля от этого отступила, прекратилась почти мгновенно. Станислав с трудом разжал запёкшиеся губы, шумно сглотнул:

– Самогон…

– Чего, выпить хочешь? Вот эт-та номер… Лежи, лежи, я сейчас посмотрю!

Валенок вскочил на ноги, метнулся к сумке. Нет уж, спиртного этим вечером не видать: всё содержимое сплавилось в один комок, из которого торчали странно округлые края стекла, куски почерневшей фольги и острый срез жести от консервной банки. Воняло рыбой и протухшими яйцами.

– Слышь, чего: нечего нам пить! Расплавилось всё на хрен.

– Жалко. Печёт всё внутри, в груди, в голове… Надо залить. Надо.

Стас захрипел, но не потерял сознание, как боялся его приятель, а вовсе наоборот – рывком сел, помогая себе непослушными руками.

– Я видел её, Валенок.

– Да кого? – расстроенно бросив сумку, буркнул тот.

– Наверное, это ангел. Весь белый, с головы до ног, лицо белое, руки, плащ. Аж светится. И в руке меч, не брешут в церкви, как есть меч.

– А почему «она», если ангел? Они ж мужики.

– Сам ты мужик… Она это была. Вся в белом, светится, а глаза – чёрные. И тут я понял, Валенок, я вообще всё понял. Жизнь – собрание ненужной дряни в месте, которого мы не знаем.

«Скорая», вызванная от обходчика, приехала только утром.

Пациент был жив, умеренно здоров – Валенок даже хотел, чтобы одноклассник был компактнее, очень уж тяжело тащить такую тушу на дачу почти волоком, – но совершенно свихнулся. Он то узнавал приятеля, то называл его сержантом Мирзоевым, то вдруг вытягивался на топчане, куда сгрузил его уставший Валенок в струнку, пытался поднести руку к голове, сложив пальцы лодочкой и хрипло орал: «Так точно, товарищ капитан! Рядовой Анциферов по вашему приказанию прибыл, разрешите выполнять?».

Похмельный фельдшер, пожилой уже, небритый и равнодушный, осмотрел Стаса. Пощупал пульс, померял давление, с некоторым даже интересом изучил след от ожога молнии.

– Психическое это что-то, – сказал он Валенку. – Не наш профиль, но до больницы довезём. Родственники есть?

– У меня? – растерялся тот.

– Тоже дурак, что ли? Всех тут молнией шибануло? У него, – он махнул рукой в сторону Станислава, который на прибытие медицинской помощи так и не отреагировал, разговаривая с многочисленными, но, увы, невидимыми собеседниками.