Александр Верт - Пекло. Восставший из мертвых

– Мне, правда, все равно, – говорил он психотерапевту, удивляющемуся его равнодушию. – Все это было будто не со мной. Не меня насиловали там в подвале, не мне выбивали зубы, зато именно я помогал Дориану Форду спасать Виту. Я отдавал Ирону свою кровь, и, черт вас всех подери, я счастлив знать, что они от вас съебались, и сейчас меня волнуют Оливер и Карин, а не что-то там из чужой прошлой жизни, понимаете?

Психотерапевт его то ли не понимал, то ли, наоборот, понимал, но не верил, что все так просто, и снова и снова пытался задеть в Берге то гнев, то ревность, то обиду, которых тот в себе не находил.

О насилии над собственным телом он бы даже не вспомнил, если бы не необходимость лечить порванную Черепахами задницу, а вот выбитые зубы ему вставили, рану в боку обработали так, что и шрама уже не осталось: только светлое пятно, напоминающее Бергу про Финрера, судьба которого его волновала больше всего.

Тот потерял слишком много крови и был явно в тяжелом состоянии, если его сразу эвакуировали на Землю на каком-то скоростном корабле в медицинской капсуле. Его тяжелое состояние не давало Бергу покоя, а вот то, что у него самого работала одна лишь почка и та недостаточно, совсем его не волновало. Ему уже начали готовить почку для пересадки по его генетическому коду. Он это понял и махнул рукой, прекрасно понимая, что при всем своем желании не сможет нарушить диеты в таких условиях. Он, правда, не считал это проблемой и даже родителям-врачам ничего не говорил.

– Я в порядке, – сказал он маме, когда ему разрешили не только писать, но и звонить. – Сейчас я на Землю, а потом домой, ну когда закончат со всеми экспертизами и расследованиями. Меня еще должны признать вменяемым, но мне тут говорят, что беспокоиться не о чем.

– А ты надолго домой? – спрашивала его мама, привыкшая, что он на Майкане почти не бывает.

– Навсегда. Я подал в отставку, – сказал он ей и все равно не почувствовал ничего, кроме осознания, что эта служба не для него.

– Берг, что случилось? – испуганно спрашивала она, хотя понимала, что он вряд ли имеет право что-то рассказывать, но ей всегда казалось, что ее сын так любит летать, что никогда от этого не откажется, а Берг улыбался и честно отвечал, честно, как никогда прежде.

– Все хорошо, мам, я просто больше не хочу летать.

– А чего ты хочешь? – тихо спросила женщина, боясь услышать безжизненное «ничего», но Берг улыбался, и она слышала это по его голосу.

– Кажется, я хочу лечить людей. Раньше медицина в моей голове не держалась, а теперь я вот книжки всякие читаю. Мне, знаешь, пришлось немного помогать одному врачу и… я не знаю, как это объяснить, но я делал то, что прям мое, понимаешь? Это, наверно, ужасно в моем возрасте начинать все сначала, но я у вас с отцом, дурак, всю жизнь какой-то чужой жизнью прожил.

Он сбился, нахмурился, а потом вздохнул и сменил тему.

– Мам, мы это дома еще обсудим. Я сам еще ничего толком не знаю, просто летать не могу и не хочу, все остальное уже после экспертизы, ты лучше поговори с отцом Карин. Она вряд ли сможет ему позвонить. Она не в очень хорошем состоянии, там будут проблемы с психикой и мозгом, не знаю насколько серьезные. Мне сказали, что она пока в искусственной коме с запрограммированным сном, ну или как это правильно? Ей навязывают картинку, которую она видит во сне, чтобы она не испытывала дополнительный стресс. Ты у меня немного психиатр и сможешь хоть немного его подготовить, потому что ее наверняка комиссуют и… я даже не знаю, что ее ждет.

– А сам ты как относишься к таким новостям? – осторожно спросила женщина, и Берг неожиданно усмехнулся.

– Мам, мы с ней больше не вместе, и я, конечно, за нее волнуюсь, но я за нее больше не в ответе, – сказал Берг и сам удивился тому, как ему легко и даже радостно, что нет у него никаких цепей из прошлого, никаких обязательств и долгов. Он никому ничего не должен.

Это ощущение его настолько радовало, что, лежа на койке, когда заканчивались книги, он, как сейчас, думал, сможет ли он поступить в медицинскую академию. Хватит ли ему денег от собранного жалования на время учебы. Он во многом сомневался. Не был уверен, что в свои тридцать вообще способен пойти куда-то учиться, не знал наверняка, отпустят ли его без каких-то штрафных санкций. Обязательных десять лет он как раз отработал, никому ничего не был должен, но понимал, что расследование случившегося на ЗиПи3 может обернуться чем угодно.

«Даже моей ликвидацией», – думал он, но по-настоящему подобных мыслей не допускал. Он считал это маловероятным, но по всем своим расчетам понимал, что денег ему на все обучение точно не хватит, а второе высшее никогда не дают бесплатно без особых обстоятельств, а ему эти обстоятельства едва ли светили. Рассчитывать на особые направления и стипендии ему не приходилось.

«Дурак ты вообще, – говорил он себе, глядя на полку над головой. – Куда тебе врачом-то быть? Не потянешь ведь».

Сам при этом все равно искал выход и признавался, что, если уже ничего не выйдет, пилотом гражданского, а лучше скучного грузового судна его точно возьмут, правда, тогда в надоедливых контрабандистов ему и стрелять будет нечем, но это и не его будут проблемы. Только что-то внутри все равно вспоминало странное чувство собственного смысла в тот миг, когда он шил щеку Виту или помогал Дориану. Как будто он был бессмысленным винтиком системы, а потом вдруг оказался на своем месте, одного не понимая, почему же это чувство никогда не приходило к нему раньше.

– Если я стану врачом, я не буду думать, зачем все это нужно, – шептал он вслух, прекрасно зная, что все в его каюте записывают. – Если я им стану, мне незачем будет сомневаться.

Он прикрывал глаза и думал, что дело, наверно, в том, что он никогда не видел полноценных операций, не стоял никогда над человеческим телом, как стоял в Пекле, прекрасно понимая, что, если он сейчас не сделает что-то, это тело станет трупом. И страшно ему было только от того, что знаний слишком мало. Это чувство его пугало и в то же время делало живым. Оно совсем не походило на скуку в клинике, которую он видел, наблюдая, как пациенты ходят по коридору, лежат в палатах, иногда подключенные к каким-то аппаратам. Тогда он упорно не замечал самого главного и потому, наверно, ничего в его голове не держалось.

Теперь же разум, наоборот, цеплялся за все и запоминал каждую строку книг, которые ему позволяли читать, даже если знаний для полного понимания ему не хватало.

– Берг Дауман, к вам идет наблюдатель, во избежание применения силы займите свое место, – внезапно прервал его размышления искусственный голос местной системы.

Берг только вздохнул и тут же сел на своей койке. Он знал, что у него есть немного времени, потому сначала потянулся, разминая плечи, а затем встал и направился к небольшому квадратному столу.