Александр Верт - Пекло. Восставший из мертвых

– Может, вам лучше принести что-то, чем можно заняться? Я могу принести планшет, отключенный от сети. Наши техники могут загрузить туда книги, фильмы или…

– Не хочу, – перебил его Финрер, все так же глядя в сторону. – Да и ты уже перешел на «ты», нефиг корчить вежливость не в тему.

– Но смотреть в одну точку, наверно, тяжело, – невозмутимо ответил Рональд, стараясь скрыть смущение, – особенно сейчас, когда ваш психотерапевт еще не начал работу с вами.

Финрер странно посмотрел на него, как-то растерянно и удивленно.

– Мне есть о чем подумать, – признался он.

– В этом и проблема, – сказал Рональд, глядя ему в глаза. – Людям, вернувшимся с таких мест, где был ты, опасно думать в одиночестве.

Финрер скривился, но не ответил, снова посмотрев куда-то в сторону.

– Если пожеланий нет, я загружу книги на свое усмотрение, – сказал Рональд. – А еще, если возражений не будет, я разрешу Бергу Дауману приходить к палате. Внутрь его не пустят, но к стеклу он подойти сможет.

Это удивило Финрера. Он посмотрел на Рональда очень внимательно, а потом все же ответил.

– Спасибо, но не грузите книги про космос, не хочу их видеть. Пусть это будет лучше какая-нибудь глупость.

– Про любовь? – попытался пошутить Рональд, но Финрер только сильнее нахмурился.

– Если там никто не умер, то лучше про любовь, может так я хоть что-то пойму.

– Кстати, об этом, – внезапно встрепенулся Рональд. – Я узнал про Маер.

От такого перехода глаза у Финрера раскрылись шире от недоумения. Как врач связал любовь и Карин, он не понимал, но внимательно слушал, а потом говорил спасибо, не задавая вопросов, не понимая, что все в госпитале уже знали об их связи, потому что Карин звала его в бреду, да и его реакция на женский крик не осталась незамеченной.

Только медсестры шептались и показывали на него пальцем с таким же противным видом, что и прежде, а значит ничего не менялось, разве что врач немного расслаблялся, а вместе с ним и Оливер, привыкший реагировать на чужой страх, как на вонь подлости.

Она упиралась рукой в обнаженную грудь Оливера Финрера, лежавшего на полу в какой-то металлической комнате. Пол был неровный, мятый, со следами ржавчины и россыпями пустынного песка, но его это, как обычно, не смущало. Его вообще ничего и никогда не смущало, и она была бы счастлива от этого прикосновения и от его взгляда – внимательного, чуть хмурого и потому, можно считать, расслабленного. Чаще всего он хмурится куда сильнее.

«Я люблю тебя», – хочется сказать ей и в то же время что-то внутри готово орать, умолять его бежать и спасаться, потому что ее рука поднимается к его шее, а разум понимает, что механическое тело с силиконовой прозрачной оболочкой очень опасно. Одним прикосновением оно может убить его, пронзить током, задушить, впиться пальцами так сильно, что вырвет острый кадык вместе с глоткой.

Что-то внутри нее хочет этого. Или это она внутри совсем другого сознания – неживого, искусственного, но такого упрямого, что ей сложно понять, где заканчивается она и начинается искусственный интеллект.

Человеческая рука тает, и на ее месте появляется чужая, металлическая, опасная, а слезы льются по щекам. Холодный пот заливает глаза. По обнаженному телу идет озноб, и никто не знает, чем обернется прикосновение к основанию шеи.

Хочется провести пальцем вверх до кадыка и дальше к подбородку, почти не касаясь, чтобы меж его и ее кожей бежало электричество. Коснуться губ и заставить его улыбнуться и проявить инициативу, а еще лучше вонзить механический палец в глотку и проломить грудину, чтобы вырвать его равнодушное сердце, не способное любить.

Что именно она хочет сделать, она не знает, но упирается рукой ему в грудь и скользит ею наверх – медленно и вдумчиво, давясь слезами, злобой и чем-то соленым, как кровь на губах.

Ей хотелось нежно провести пальцем по его губам или вонзить их в грудь, разрывая на части, но она лишь плакала и упиралась рукой в его грудь.

Снова и снова. Видя то человеческие, то механические пальцы.

Она плакала. Слезы действительно текли по ее вискам, пока она лежала на кровати в свете мигающих красных огней, а вокруг сновали врачи.

– Зафиксирован фокальный приступ [3] Приступ возбуждения некого участка головного мозга, который обретает постоянную, нездоровую активность и нарушает нормальный ход всей работы головного мозга. Подобные приступы лежат в основе эпилепсии и могут характеризоваться не только судорогами, но и другими неуправляемыми циклическими действиями или галлюцинациями без потери сознания. Как именно проявится сам приступ, зависит от группы клеток, в которых он возник. в области гипокампа [4] Одна из структур головного мозга, отвечающая за воспоминания, если смотреть на работу человеческого мозга в упрощенной модели. , – сказал равнодушный системный голос, заставляя одного из врачей зло выругаться. Он следил за данными на мониторе. Там отображалась модель ее мозга, окрашенная в голубой и разделенная на две половины, в центре которых мерцали алые всполохи.

– Гаси, – сказал второй врач, меняя препараты, что поступали сложной пациентке в кровь.

– Минуту, – ответил первый и, нажав пару кнопок, сделал видимым на модели тонкий зеленый катетер, стоявший в одном из желудочков, а затем, нажав несколько кнопок на панели, выпустил из этого катетера тонкую игу и пустил дозу препарата, способного остановить активность.

Красная зона мгновенно потухла. Игла исчезла.

– Приступ купирован, – сообщил голос системы, такой же зловещий, как голос Зены. Его присутствие заставило Карин дернуться и закричать, но в горле не было звука, да и тело совсем не слушалось. Оно было привязано к кровати мягкими креплениями, а на голове был все тот же шлем, напоминавший то самое кресло.

Холодный пот нервными бусинами выступал у нее на лбу, а она мысленно говорила себе лишь одно:

«Я не могу проиграть. Слышишь меня, сука? Я не могу тебе проиграть!»

В ответ она слышала смех Зены.

– Ты мне уже проиграла, – говорила та сквозь смех. – Проиграла.

Она смеялась, а речь ее смешивалась с неразборчивым голосом компьютерной системы.

– Зафиксирован фокальный приступ в зоне Вернике [5] Зона головного мозга, которая напрямую связана с пониманием человеческой речи. , – сообщила она, но Карин не понимала этих слов и снова хотела кричать. Врачи ругались, но останавливали новый приступ, понимая, что нет ровным счетом никакой разницы в сознании она или нет.

Рональд тоже это понимал. Он хмурился, глядя на медицинскую карту Карин Маер. Он не был экспертом в неврологии и психиатрии, но именно поэтому ему и дали эту карту. Люди посторонние часто находят новое решение, такое, что экспертам и в голову не пришло бы.