Александр Верт - Пекло. Восставший из мертвых

– Как ты? – спросила у него Лита, обнимая, и это еще можно было вынести, а вот сын посмотрел на него внимательно и спросил:

– Оно того стоило?

– Речь о жизни твоего сына, – попытался огрызнуться Симон, старательно приглушив свой голос, чтобы никто посторонний не услышал этот мерзкий спор.

– Мой сын умер много лет назад, – с горечью ответил ему Вильям, – ты это поймешь после, а работу уже не вернешь. Дело всей твоей жизни…

– Твоя жена пожертвовала всем ради него, – шипя, напомнил Симон и внезапно увидел слезы в глазах сына.

– Она пожертвовала собой, а он просто умер, как дурак, – ответил он и отвернулся, не желая ничего говорить.

Смотреть на Августу и правда было больно: когда-то умная женщина, научный сотрудник, ботаник, молодая и красивая, а теперь иссохшее худое существо, забывающее, зачем нужна вилка – по крайней мере, вчера она забыла и застыла с пустым взглядом.

– Мама, ты собиралась покушать, вот так, – ласково напомнила ей Лителла, буквально показывая, как нужно пользоваться столовыми приборами.

– Да, спасибо, – очнувшись, говорила женщина, неловко улыбалась и признавалась: – Я забыла, что надо делать, у меня такое случается.

Вильям с болью и нежностью приобнимал ее за плечи и целовал ее в висок, а Симон молчал, понимая, что после суда над Оливером ей стало намного хуже. Она пила куда больше лекарств, болезнь прогрессировала и что-то в ее разуме угасало.

– Это было неизбежно, – со вздохом говорила Лита деду. – Просто все случилось очень быстро, а теперь после приступа она все чаще забывает кто она, пару раз не сразу меня узнавала. Может быть, если Оливер вернется, ей станет лучше? По крайней мере, она его очень ждет. Это нелепо, но она даже свитер ему связала, как думаешь, она могла угадать с размером?

Симон неловко пожимал плечами, не говоря вслух свои жестокие мысли. Неважен был свитер. После всего никакими свитерами Оливера не излечить, и Августе не станет лучше, потому что разум, пораженный шизофреническими обострениями, не восстанавливается, потому что дыры в ее сознании никогда уже не затянутся.

– Я надеюсь, что она станет спокойней и счастливей. Она его очень любит, – говорила Лита, сама все понимая.

– А ты его любишь? – с волнением спрашивал Симон, пытаясь понять, есть ли хоть кто-то у Оливера, кроме него самого.

– Я его не помню, – с горечью призналась Лита, а потом добавила: – Но я его жду и верю в него. Он же мой брат, он не может быть плохим человеком.

На это Симону тоже нечего было ответить. Он только неловко улыбался, потому что никто не мог сказать наверняка, кем и как вырос ее брат. Что он пережил и как будет жить с этим дальше – тоже.

– Будет вменяемый – я предложу ему работу, – пообещал Франк во время их последнего разговора. Что будет, если Оливер все же окажется опасен, он умалчивал, но Симон и сам посмотрел уже, что написано в законе о психиатрической экспертизе военных. От этой правды у Симона болела челюсть, которую он сжимал всю ночь, чтобы не начать говорить с самим собой.

Сейчас ему стоило бы встать, поспешить на работу, загрузить себя делами, отвлечься, но идти ему было некуда, и даже Дура – его личная компьютерная система – помалкивала, видимо считая, что он все еще отдыхает.

В этот миг с Симоном и связался Лотар, а скудная информация, которую он сообщил, заставила Симона вскочить и быстро сесть. Ему не надо было никуда бежать и искать номер антитоксического чипа – тогда еще одного из первых экспериментальных образцов с функцией отслеживания. Он много лет подряд набирал этот номер в специальном приложении своего браслета, чтобы узнать работает ли он, жив ли Оливер, есть ли хоть какой-то толк от этого чипа ценой в целое состояние?

Он знал номер чипа наизусть, потому быстро отправлял его Лотару и тут же встал с постели.

– Доброе утро, – начала было Дура, но Симон ее перебил.

– Отстань, – сказал он. – Помолчи еще хотя бы час.

Он схватил халат, накинул его прямо на свою голубую пижаму, сунул ноги в тапки – такие же лохматые, как темно-синий халат, и поспешил вниз.

– Ваши показатели, – не унималась Дура, но Симон просто сделал ее тише, чтобы она не мешала ему, а сам ворвался на кухню, где Вильям собирался уйти на работу.

Лита варила кофе. Августа неспешно ела пышные панкейки, но подставила щеку под поцелуй мужа, а увидев Симона, не узнала его, испугалась, вздрогнула и уронила нож, отпрянув от стола. Только Симон даже не заметил ее реакции.

– Оливер в руках медиков, – сказал он, поздно осознавая, что совсем ничего не знает: ни где, ни почему, ни что именно произошло, потому сказал как есть: – Мне только что звонили, чтобы узнать номер его антитоксического чипа.

– Оливер заболел? – спросила Августа, видимо не совсем поняв, что происходит.

У Литы убежало кофе, и она спешно отключила электрическую плиту, ворча себе под нос, что нечего выпендриваться и делать что-то руками, когда есть кухонные панели, способные приготовить что угодно – без души, зато без таких неприятных инцидентов.

– Я сейчас попробую узнать больше, – сказал Симон и сам набрал Лотара, но тот уже не отвечал.

– Человек, с которым вы хотите связаться, отключен от общей сети, – сообщила ему система. – Вы можете оставить ему сообщение.

Симон только вздыхал. Он хотел бы набрать Франка, но знал, что и тот не ответит. Франк сразу сказал, что отключит браслет и начнет нормально лечиться, раз уж самые главные вопросы, наконец, закрыты.

– Об Оливере позаботятся, – пообещал он, но не сказал кто и где.

– Ты уже говорил, что его вывезли с… рудника, – сказал Вильям, осуждающе глядя на отца, а Августа дергалась, смотрела на него и видимо все понимала, становясь снова печальней, но вспоминая про нож и вилку, а еще про завтрак. Иногда она ненавидела и мужа, и дочь за то, что они так часто ей врут, врут, даже когда она уже узнала правду, но сделать с этим она ничего не могла. Она больна, она это знала, а ее здесь очень любят, так же, как и она любит их, когда не злится и не забывала, кто она на самом деле.

Она ела свой завтрак, и слезы сами набегали на ее ресницы, потому что она знала, что Оливер не болен, Оливер, скорее всего, ранен, возможно, искалечен, возможно, уничтожен своей судьбой так же, как уничтожена она сама, только еще верила, что он может быть не так безнадежен и ему смогут помочь.

Полупрозрачная голографическая панель изгибалась дугой, имитируя стены кабины космического корабля малых размеров. Внутри стоял кресло-симулятор, передающий и дрожание, и вибрацию, и даже силу удара при столкновении. На этом кресле, не пристегнувшись, ухватившись за рычаги, сидела высокая худощавая девушка в блестящих очках, на линзах которых отображались дополнительные информационные панели.