Дэвид Джерролд - День проклятия

Пух не стирался. Он рос из кожи и кололся, как мех червя. Я прислонился к переборке и уставился на ноги Дьюка, пытаясь понять, что это за дьволыцина.

Краешком глаза я заметил, что подошла Лиз. Она взглянула на ноги Дьюка, и лицо ее потемнело. Прикрыв их одеялом, Лиз вопросительно посмотрела на меня.

Я пожал плечами:

- Ничего не понимаю.

Она посмотрела на дисплей, но на экране тоже не было ответа.

Я поднял на нее глаза:

- Долго нам ждать? Когда выяснится, что пенобетон надежен?

Она пожала плечами:

- Час. Может, меньше.

- А если он проснется? Как вы думаете, стоит говорить ему?

Лиз собралась было ответить, но ее опередил Дьюк:

- Что говорить?

- Дьюк! Ты проснулся?

- Время от времени я просыпаюсь. Послушать, как вы воркуете, голубки. Чем вы меня накачали, хотел бы я знать. Ноги так и зудят.

Лиз бросила на меня быстрый предупреждающий взгляд. Дьюк этого не заметил. Я постарался ответить как можно убедительнее:

- Не знаю, как это называется. Оно было в красной упаковке.

- Где мы?

- Все там же, в пудре. Как только небо очистится, нас заберут.

- Как погода?

- Пыль.

- Все еще падает?

- Нет. Но нас засыпало. К тому же стоит дымка.

Лицо Дьюка отекло, но я все-таки заметил, как прищурились его глаза, когда он посмотрел на меня, перевел взгляд на дисплей и снова на меня.

- Здесь розовый свет, - заметил он. - Как глубоко мы торчим в этом дерьме?

- По самые уши. - Это Лиз.

- М-м-м, - поморщился Дьюк. - Тогда не гоните волну.

- Как вы себя чувствуете? - спросила Лиз.

- Хреново. - Он потянулся и схватил меня за рукав. - Джим!

- Да, Дьюк?

- Сделай мне одолжение.

- Говори.

- Убери эту красную ампулу. Я не хочу спать.

- Виноват, командир, но это невозможно. Все остальное - пожалуйста.

- Я выдержу боль, но спать не хочу.

- Не могу. Так положено. Иначе ты умрешь.

- Джим… - Он кашлянул, и я испугался - кашель походил на предсмертный хрип. - Джим… убери ампулу.

- Нет, Дьюк, я этого не сделаю.

Дькж закрыл глаза, и мне показалось, что он снова заснул, но вдруг он опять уставился на меня и тихо позвал:

- Джим. - Да, Дьюк?

Он быстро терял силы, мне пришлось почти прижаться к его лицу. Он прошептал:

- Чтоб тебя…

Его веки сомкнулись, и он снова погрузился в сон. Лиз отложила дисплей.

- Аппарат его отключил. Он переутомился.

- Дьюк ненавидит лекарства. Боюсь, потом мне долго| придется просить у него прошения. - Я сообразил, чтс опять оправдываюсь. - Простите, это по привычке.

Лиз не улыбнулась.

- Чего вы боитесь? - А?

- Можете вынуть ампулу, если хотите. Я замотал головой.

- Нет, не могу. Если нам суждено быть заживо съеденными, пусть он лучше ничего не знает.

Лиз внимательно смотрела на меня.

- Об этом я и толкую. Это лишь первый этап.

- Какой этап?

- Решать за других. На следующем этапе решают, можно ли другому человеку жить или он должен умереть. Вы понимаете, куда это ведет? Помнится, кто-то долго ныл по этому поводу.

- Да, но… - Я поднялся на ноги и залез в фонарь над Дьюком. - Совсем другое дело, когда решаешь ты лично. Я не прав?

Она ответила не сразу, а смотрела на меня, словно прикидывая.

Наконец я не выдержал:

- Ну давайте же! Говорите! Она медленно покачала головой:

- Не стоит. Вы знаете, что я скажу.

- Нет, не знаю.

- Нет, знаете.

- Боже, как я не люблю подобные разговоры. Она вздохнула.

- Это не важно. Мне просто хотелось знать, удовлетворит ли вас такое оправдание.

Я повернулся к ней спиной, раздвинул шторки и уставился на насекомых. Под полуденным солнцем они стали еше активнее. Я облился потом. Продолжать разговор не хотелось - Лиз была права.

Грудь болела все сильнее. Господи, пусть мне будет еще хуже…

В. Как хторранин поступит с медведем-гризли?

О. Трахнет его.

В основе любой жизни лежит смерть. Нельзя существовать, не поедая когото. Даже фотосинтез использует энергию тепловой смерти Солнца. Человечество - не исключение. Бальзамирование обманывает не могильных червей, а всю экосистему - и то временно.

Соломон Краткий

К концу дня насекомые очистили от пудры стекло фонаря, и теперь можно было рассмотреть их.

Косые лучи вечернего солнца освещали вертолет сзади, и только розовые прожилки на прозрачной башенке напоминали, что еще недавно вертушка была засыпана.

Крошечные насекомоподобные организмы выглядели крупинками. Приходилось сильно напрягать зрение, чтобы вообще увидеть их. Лишь у некоторых, более крупных, просматривались какие-то неясные детали.

- У вас есть видеокамера? - спросил я Лиз.

- Да, парочка в запасе имеется.

- Дайте-ка одну, пожалуйста.

Она принесла камеру.

- О, да это «Сони»! Отлично. Хоть раз в жизни армия не позарилась на дешевку. Сейчас я вам кое-что покажу. Фокусное расстояние у этой штуки можно сделать очень коротким. В университете мы использовали видеокамеры как переносной микроскоп.

Я покрепче уперся локтями и, глядя сквозь окуляр камеры на насекомых, настроил ее. Освещение было отличное - лучи заходящего солнца падали сбоку. Изображение получилось четкое: белесые личинки были видны как на ладони. О Боже, да ведь это… Я узнал их. Чувство было такое, будто я хлопнул стопку крепчайшего ирландского виски.

Я захихикал.

- Что это вас так рассмешило?

Меня действительно разбирал такой смех, что я вывалился из фонаря, закашлялся и осел на дно, пережидая, пока пройдет приступ. Я кашлял так сильно, что легкие, казалось, вот-вот вывернутся наизнанку. В груди полыхал костер. Кашель усиливал боль, а та, в свою очередь, вызывала новые приступы кашля. Я задыхался, однако все постепенно прошло. Лиз испуганно смотрела на меня.

Жестом я показал, что со мной все в порядке, и натянул кислородную маску. Все мое тело по-прежнему было набито розовой пудрой, но что-то изменилось. На меня вдруг снизошло спокойствие. Нет, скорее, я чувствовал себя на седьмом небе, почти что витал в облаках. Я как бы видел свое ставшее прозрачным тело. Может быть, в мою кровь поступила свежая порция адреналина или мои эндорфиновые рецепторы потеряли чувствительность, а может, у меня атрофировалась нервная система? Но что бы это ни было, больше ничего не болело.

И кроме того, меня постоянно разбирал смех. Только теперь я понял, какая глыба напряжения и страха свалилась с плеч. Одышка перешла в глухое отрывистое хихиканье. Вероятно, я смахивал на сумасшедшего. А может быть, и впрямь сошел с ума?

- Маккарти! - Лиз встревожилась не на шутку. - Что с вами?

Я перекатился на бок, встал на четвереньки и, выждав, когда дыхание восстановится, поднялся на ноги.

- Пойдемте, я вам покажу.

Лиз довела меня до кресла. На верхней половине переднего стекла виднелись насекомые. Я передал ей камеру.