Иван Банников - Источник

А тогда весь здешний мир представлялся мешаниной из разрозненных абсурдных нелепостей, которым не находилось разумного объяснения.

Когда я прибыл на планету в качестве нового руководителя экспедиции, мне было поручено добиться научного открытия любой ценой. Любой. Руководство Корпорации кипело от злости, видя астрономические затраты на экспедицию и исследования и не получая абсолютно никакой отдачи. Мне было прямо сказано, что у меня развязаны руки.

На момент моего прибытия не слишком щепетильные и весьма нетерпеливые учёные и военные довели туземцев до такого состояния, что те вообще отказывались от каких-либо контактов с нами. Исключение делалось лишь для нескольких второстепенных учёных, которые изучали саму планету и её обитателей. С остальными членами экспедиции палочники упорно избегали общения и невозмутимо не реагировали ни на какие угрозы, посулы, уговоры и мольбы.

Мне хватило нескольких дней, чтобы довольно быстро прийти к заключению, что кроме водяных источников, ничего интересного, полезного и нужного на планете не было. Совершенно ничего такого, что могло бы оправдать колоссальные затраты на многообещающую экспедицию: финансовые, людские, временны̀е. Корпорация сделала значительную ставку на возникающие из ниоткуда струи прохладной дистиллированной воды. Высшие чины пребывали в уверенности, что раскрытие технологии передачи воды придаст Корпорации огромный импульс и поможет человечеству значительно ускориться в развитии.

По крайней мере, моё непосредственное руководство пригрозило мне, что если я не выясню природу явления и способы его возникновения, управления и завершения, то могу даже и не задумываться о возвращении на Землю.

На должность руководителя экспедиции я попал вынужденно, в результате жёсткого шантажа. Назначение и поездка на другой конец пояса галактики стали платой за избавление от огромных проблем. Поэтому мне жутко не терпелось докопаться до сути и предъявить на блюдечке с голубой каёмочкой ту самую технологию, о которой мечтала алчная бездушная Корпорация. Невозможно выразить словами, насколько сильно я желал вырваться из этой раскалённой песчаной тюрьмы и вернуться домой в слякотный холодный Петрозаводск.

С самого начала я возненавидел эту чёртову планету и всех её немногочисленных обитателей. Я возненавидел этот вездесущий мелкий песок, из которого состоял весь окружающий мир. Я возненавидел удушающую жару и предельно сухой воздух, высасывающий из тела все соки. Я возненавидел неконтактных несговорчивых туземцев и их убогую, но раздражающе таинственную жизнь.

А ещё я ненавидел наших учёных, которые формально должны были мне подчиняться, но на самом деле творили всё, что им вздумается, пользуясь тем, что я совершенно не разбирался в методах и инструментах их работы. И поэтому я никогда не мог понять, действительно ли они с утра до вечера пытались докопаться до сути происходящего или просто умело имитировали деятельность, прикрывая пустой вознёй с приборами и образцами свою лень и научную беспомощность.

Да, чуть не забыл, я ведь и рабочих ненавидел за то, что они торчали тут как бельмо на глазу, и толку от них было столько же. То есть ноль. Вообще никогда не мог понять, зачем их прислали в таком количестве. Бурить было нечего, добывать тоже. Охотиться было не на кого, и грабить и мародёрствовать тоже было некого и негде. Была б моя воля и если бы позволяли технологии, я их всех поместил бы в какую-нибудь волшебную камеру, где они провалялись бы недвижимые и не увеличивающие расходы экспедиции вплоть до того редкого момента, когда в них возникла бы настоящая нужда.

А так они всё время бесцельно слонялись по лагерю и его окрестностям, пожирали запасы привезённой еды, постоянно нарушали режим неконтактности с туземцами и всячески подрывали дисциплину и порядок среди всего персонала. В общем, всеми силами раздражали меня и иногда доводили до белого каления.

И если поначалу я увлёкся полётами в разные концы планеты, чтобы не видеть соплеменников, а заодно чтобы познакомиться с вверенным мне хозяйством, то уже через пару недель однообразные пустые ландшафты убили на корню всё желание выбираться за пределы лагеря. Облетев для галочки всю планету и осмотрев каждый из зелёных кругов, в дальнейшем я крайне редко покидал наш основной лагерь, разбитый на краю одного из оазисов.

Ямухв оказался жестоким раскалённым адом, заполненным надоедливым песком, сухим воздухом, разрывающим горло и лёгкие, и глубочайшей тоской. Здесь никогда не происходило ничего интересного. Раскалённый день сменялся жаркой ночью, времена года колебались от невероятного пекла до терпимого зноя. С завидной ритмичностью и регулярностью раз в пять суток с запада налетали песчаные бури, на несколько часов заполняющие атмосферу песком и пылью. Когда буря уходила, рабочим наконец-то приходилось отвлечься от праздного времяпрепровождения и хоть ненадолго заняться делом, очищая засыпанный лагерь от песка. Оазис избавлялся от многометрового слоя песка самостоятельно, каждый раз доводя ботаников до исступления и научной экзальтации.

Так что мир мне достался негостеприимный, убогий и до ужаса скучный. А поскольку я всегда считал себя человеком приземлённым и сильно далёким от науки, то периодически появляющиеся малозначительные открытия оставляли меня равнодушным и только ещё больше усиливали ненависть к технарям и очкарикам, которые занимались чем угодно, кроме главного задания – за долгие месяцы они так и не удосужились выяснить, откуда, чёрт возьми, берётся пресная вода, питающая оазисы. И почему эти пятна жизни располагаются в рамках такой строгой правильной схемы.

Замеры с орбиты и на земле установили, что расстояние от центра одного оазиса до центра другого составляло ни много ни мало, а именно сто двадцать два километра и шестьсот семь метров. Сами оазисы выстроились в две параллельные линии юго-запад-западного направления: одиннадцать в южной и пятнадцать в северной.

Диаметр круга жизни составлял в точности шестьсот три метра. Как объясняли мои яйцеголовые, именно такую максимальную ширину круга жизни мог поддерживать источник драгоценной воды. Которая, кстати, тоже лилась не как попало, а строго в количестве один литр в минуту. Настолько строго, что многомесячные измерения водотока одного из источников показали отклонение всего в несколько сотен молекул. Что в моём понимании означало ничто.

По заверениям бесполезных учёных, растительно-животный состав во всех биологических сообществах оказался абсолютно идентичным. Настолько идентичным, что все растения и животные определённых видов фактически являлись точнейшей копией друг друга. Как будто кто-то взял и намеренно клонировал каждый кустик, каждое дерево и каждую летающую или ползающую тварь.