Иван Банников - Источник

Но на этом перечень странностей не исчерпывался. Даже невооружённым взглядом можно было увидеть, что все деревья в оазисе располагались в строгом шахматном порядке, чтобы максимально плотно смыкать густые кроны с жёсткой внешней листвой, формируя таким образом сплошное, непроницаемое для палящих лучей укрытие. Благодаря этому внутри оазисов становилось умеренно жарко и хоть немного влажно.

И разве можно было после этого поверить лживым палочникам, что они тут не при чём?! Рукотворность и искусственность оазисов буквально бросалась в глаза. Для этого не надо быть учёным или даже просто особо умным человеком.

А кто ещё, спрашивается, мог бы разместить пятна жизни в таком правильном порядке и при этом так строго и формально организовать существование в каждом из них?! Идеальный мир, где природа функционирует в рамках строгих геометрических законов и правил? Ни один дурак, даже наши рабочие, не мог в это поверить. Что уж говорить про умников, которые с кровавой пеной на своих мозолистых языках доказывали чуть ли не каждый день, что всё происходящее является искусственным и несёт на себе отпечаток разума, тяготеющего к порядку и формальной красоте.

Я же постоянно тяготел к тому, чтобы несколькими ядерными бомбами уничтожить проклятые летающие источники, проклятые оазисы и проклятых туземцев, которые своей несговорчивостью и высокомерием постоянно доводили меня до бешенства.

К тому же, что уж скрывать, аборигены постоянно путались у нас под ногами и всячески мешали исследованиям и изысканиям. И ещё они безостановочно грозили нам какой-то карой за порчу оазисов и предрекали что-то страшное. Не будучи суеверным человеком, я никогда не вслушивался в эти варварские бредни и предпочитал давить их силой и решительностью.

В конце концов, у меня были автоматы. А у них не было ничего. Они даже палку не могли отломать от дерева, потому что это, видите ли, противоречило их вере.

В первый раз туземцы познакомились с моим автоматом, когда стали всё громче заявлять, что мы своим присутствием убиваем оазис.

Команда экспедиции состояла из тридцати двух здоровых мужиков. И всем нам каждый день требовалось пить, есть и мыться. А пить и мыться требовалось много и часто, потому что иначе мы просто не выжили бы в сухом раскалённом воздухе пустыни. Откуда ещё, спрашивается, могли бы мы взять воду, как не из летающего источника? Как честные и ответственные колонизаторы мы поначалу хотели пробурить артезианскую скважину, но сканирование недр до глубины в шестьсот метров показало полнейшее отсутствие грунтовой воды. Так что я не видел ничего зазорного и неправильного в том, чтобы воспользоваться водой, которую давала нам местная природа.

Мы установили насос возле источника и провели трубу в лагерь. И казалось бы, ну что тут плохого? Не так уж и много мы выпивали, тем более, что бо́льшую часть воды мы же всё равно возвращали обратно. Ну, пачкали её немного, так мы и дома всегда так делали – и ничего, и травка росла, и деревья зеленели, и птички щебетали довольные и счастливые. А тут вдруг выяснилось, что оазис стал медленно, но верно чахнуть.

Кто-то из яйцеголовых пытался надавить на мою несуществующую совесть, дескать, пожалей убогих и используй воду аккуратно и дозированно. Но после того как я точным ударом кулака выбил одному из них два зуба, нелепые и смехотворные просьбы по поводу глупой экономии прекратились раз и навсегда.

В конце концов, мне было совершенно наплевать на проклятые оазисы и всю ту мерзкую живность, которая в них обитала.

Но туземцам это не давало покоя, и они всё ныли и ныли. Ходили по пятам, хватали за одежду и становились всё более настойчивыми и надоедливыми. И в один день они явились ко мне всем стадом. Сгрудились на вытоптанной площадке возле центральной палатки и стали что-то там щебетать на своём примитивном непонятном языке. Я только-только прилёг отдохнуть после гадкого размороженного обеда, и поэтому до жути разозлился на отвратительных недочеловеков, которые посмели нарушить мой покой.

Я бросил взгляд на показания наружного термометра: +47. Решительно не хотелось окунаться в послеобеденную жару. Но шум на площадке всё усиливался. Пришлось с огромным неудовольствием покинуть райскую прохладу герметичной кондиционированной палатки и выйти наружу.

Аборигены заметно волновались и махали длинными тонкими руками. Столпившись в плотную группу, они напирали на меня, пытаясь произвести угрожающее впечатление. Я откровенно рассмеялся над этой нелепой попыткой оказать давление. Вот же недоумки. Я людей-то не уважал и не любил, что уж тут говорить о каких-то инопланетянах, которых я воспринимал как животных. Стремительно теряя терпение, пару минут я раздражённо выслушивал бормотание электронного переводчика, висящего на груди. И во мне всё больше накапливались злоба и ненависть к этим тварям, которые осмелились предъявлять мне требования, а сами практически ничем не отличались от обычных животных. Их и цивилизованными-то нельзя было назвать.

Они ни много ни мало требовали у меня, чтобы я убрал лагерь подальше от их оазиса и перестал его отравлять. Всё упоминали какую-то Пустынную Мать, которая скоро должна прибыть, и ей, дескать, ой как не понравится то, что мы тут натворили. И как заведённые повторяли, что она нас накажет и вернёт в землю всё, что мы у неё забрали. Дальше последовали сетования и жалобы на то, что им не хватает еды, плоды стали родиться отравленными, а вся мелкая живность помирала пачками и штабелями. Проваливайте, и всё тут.

Когда я дошёл до точки кипения, то просто молча вернулся в палатку и достал из личного сейфа отличный военный автомат самой последней модели. Пристегнул магазин и вышел к непрошеным гостям. Увидев оружие, учёные и рабочие мгновенно бросились врассыпную, оставив туземцев одних на линии огня. С угрюмым и невозмутимым видом я выставил перед собой оружие. Я не старался ни в кого целиться, как и не ставил перед собой цель убить как можно больше туземцев. Я просто хотел как следует напугать их, а также внушить им мысль, что отныне я тут самый главный, и мне наплевать на их дикие понятия и дурацкие требования и просьбы.

Направив ствол чуть вверх, я нажал на спусковой крючок. Автомат послушно застрекотал в руках, сшибая листья и ветки крайнего дерева, и вдруг его повело, и, прежде чем я успел это даже осознать, очередь прошила толпу. Я рванул оружие вверх и отпустил крючок, но было уже поздно.

Я похолодел от осознания содеянного.

В голове немного звенело от выстрелов. А ещё в лагере и в рукотворном лесу стало поразительно тихо. Люди застыли как вкопанные, судя по бледным и перекошенным лицам, они были потрясены моим ужасающим поступком. Вся лесная живность вмиг попряталась. Сверху с тихим шелестом падали ветви и листья.