Джефф Ровин - Смертельная битва

— Нижайше прошу прощения, повелитель.

— Рутай расскажет тебе, когда его замутненный разум прояснится, что это не самое большое удовольствие.

— Понял тебя, повелитель, — проговорил Шен Цун. — Заверяю тебя, что держу принца под контролем.

— Под контролем? — проревел Шао Кан. — Никому не дано контролировать принца. С ним можно лишь сразиться, как с более сильным противником, и потерпеть поражение. Если бы я мог его полностью контролировать, он бы уже давно оказался в Земном Мире вместо тебя.

Как только окутанный тенью образ повелителя исчез, Шен Цун встал с колен, чувствуя непоколебимую уверенность в своей правоте, потому что сквозь специальный потайной глазок наблюдал за Кун Лао, когда тот вошел к себе в комнату в северной пагоде. Он видел, что тринадцатикратный чемпион прибыл на турнир без своего магического талисмана и что в душу монаха закрался страх — по его глазам колдун прочел, что верховный жрец впервые будет повержен в Смертельной Битве, а душа его, вырванная из окоченевшего, недвижного тела, станет первым из тех камней, что вымостят дорогу демонам.

Утром того дня, на который назначалась Смертельная Битва, Кун Лао всегда совершал один и тот же ритуал.

Чемпион вставал затемно и молился до зари, потом раздевался до пояса и медленно проводил по телу колючей веткой, сорванной с куста, что рос на склоне священной горы Ифукубе. Неглубокие царапины, оставленные шипами, покрывали весь его торс сеткой кровоподтеков, но сил его не убавляли. Кун Лао знал, что, если тело будет болеть, реакция его обострится и он будет гораздо быстрее отвечать на выпады противника.

Он не ел ни фруктов, ни мяса, оставленных у его двери, не пил нектара из серебряной чаши. Сидя на террасе просторных покоев, отведенных для чемпиона на первом этаже пагоды, монах собирался с духом, овеваемый холодным ветром сумрачного острова. Кун Лао съел лишь две небольшие рисовые лепешки, испеченные для него монахами Ордена Света на горе Ифукубе. Он лучше себя чувствовал во время турнира на пустой желудок — это позволяло ему всегда быть начеку, острее чувствовать происходящее, быстрее на все реагировать.

Завершив скромную трапезу, он продолжал сидеть, не изменив позы, стремясь сосредоточиться на мыслях о божестве, во славу которого вступал в поединок… и думал о чем-то ужасном, чье присутствие явственно ощутил в одном из верхних покоев, когда приехал. Это чувство не покидало его даже во сне, даже во время молитвы, даже теперь.

Когда, наконец, во внутреннем дворе, там, где должен был проходить турнир, прозвучал мощный и гулкий удар гонга, Кун Лао вышел из комнаты в шлепанцах и короткой набедренной повязке. По выражению его лица было ясно, что идет чемпион.

Лишь на шее и на груди он ощущал такую пустоту, словно был совершенно обнажен.

Огромный продолговатый внутренний двор был вымощен каменными плитами, украшенными гигантским изображением дракона, которое было выложено черным материалом, напоминающим слоновую кость. Кун Лао кто-то говорил, что на самом деле это была не выкрашенная в черный цвет слоновая кость, а настоящий рог дракона — существа, обитающего в ином мире.

Расположенные амфитеатром ряды для зрителей, также высеченные из камня, достигали в высоту двухсот локтей и окружали двор с трех сторон. Они быстро заполнились несколькими дюжинами участников состязания, ожидавших своей очереди, и таинственными слугами Шен Цуна, которые никогда не поднимали спадавших на лица капюшонов и ни к кому не выражали ни симпатии, ни враждебности — ни при каких обстоятельствах, даже тогда, когда их хозяин терпел поражение. Верхний ряд амфитеатра венчали статуи драконов, из пастей которых ночью вырывалось пламя, так что турнир мог продолжаться в любое время суток; у каждой такой каменной фигуры на флагштоках были подняты безжизненно свисавшие оранжево-желтые знамена с черными силуэтами драконов. Позади них, у длинной западной стены высились красные колонны храма с зеленой черепичной крышей, также украшенной повторяющимися черными изображениями драконов.

С четвертой стороны двора над воротами, сквозь которые входили участники состязания, возвышался трон Шена. Он был выкован из железа в форме человеческих костей и на сиденье и спинке выложен непонятно как добытым китовым усом, покрытым шкурой медведя-панды — лишь колдун подобный Шен Цуну мог так использовать мех этого священного животного. Балдахин из странного материала, прикрепленный к колоннам акульими зубами, защищал трон от рассеянных солнечных лучей. Кое-кто поговаривал, будто балдахин этот сделан был из человеческой кожи, но немногие могли поверить в то, что даже безжалостный Шен мог себе позволить столь омерзительную и откровенную демонстрацию своих тайных пристрастий. Однако Кун Лао не сомневался, что колдун был способен и на такое.

Чемпион пришел просто, без всяких церемоний, хоть ему и предлагали их организовать, и сел вместе с остальными участниками турнира, а не на специально отведенное ему почетное место в центре первого ряда амфитеатра. И вел он себя так же, как все остальные участники: Кун Лао считал, что почести нужно было каждый год зарабатывать заново, а не почивать на лаврах прошлых побед. Тем не менее, он не вступал в поединки до тех пор, пока в схватках не были определены трое лучших бойцов, мастерски владеющих искусством рукопашного боя.

Первые поединки всегда были захватывающе интересными: заслуженные ветераны бились с новичками на трех отдельных аренах до победы одного из соперников. Когда поединок завершался, и победитель и побежденный возвращались на свои места — первый ждал новой схватки, а второй смотрел и учился.

Трое лучших мастеров боевых искусств определились к ночи. Кун Лао по очереди сразился с каждым из них. Несмотря на их отвагу и то обстоятельство, что двое из них участвовали в Смертельной Битве впервые, Кун Лао быстро расправился с каждым. Первый его соперник — мускулистый малый, называвший себя Ульфилой Остготским, — боевыми искусствами не владел, но яростно нападал на противника с дубинкой, утыканной острыми шипами, и щитом, однако он быстро выбился из сил. Другой — старый соперник Кун Лао, мавританец Махада, во время боя читавший стихи из ведического «Гимна творения», — бился храбро, но в схватке потерял несколько зубов, а вместе с ними способность декламировать и уверенность в своих силах. Третий поединщик — римский борец по имени Тойзар — доставил Кун Лао несколько неприятных моментов, когда прижал его к земле, но боль от ран, которые чемпион сам себе нанес острыми колючками, прибавила ему сил, и он сумел сбросить с себя противника. Раньше, мелькнуло в голове Кун Лао, сила талисмана просто не дала бы сопернику возможности свалить его на землю.