Юрий Панов - Медальон двух монашек

Возможно этот крик остановил уже закатывающиеся глаза Глафиры. Возможно, это было последнее желание сказать ей что-то очень важное. А, может, был просто последний порыв перед агонией, но мать вдруг поняла, кто стоит перед ней и, поставив на карту свои последние силы, начала тихо говорить. ─ Змея! Ты мне не родная!

И мать подняла голову так, чтобы в последний раз взглянуть в глаза той, которой посвятила всю свою жизнь. Вдруг у неё мелькнула мысль, что в родильном приюте Марфе было бы легче, чем с такой пьяницей, маяться. ─ Прости. Ищи се.

Силы вдруг умирающую покинули и голова безвольно упала на руки Марфы.

─ Не смей! ─ напрасно кричала дочь, ударяя по щекам матери, и никак не соглашаясь с тем, что та умерла. ─ Кого искать? Кого искать-то? Не смей!

─ Змея?! ─ тут до Марфы дошло, что змея, укусившая мать, может еще оказаться здесь. От этой мысли у неё разом похолодели и руки и ноги: неожиданно вспомнился сон, который она видела много лет назад, когда эти змеи, шипя и извергая огонь, показывали ей свои смертоносные зубы.

Она вскочила на ноги и стала дико озираться вокруг. И, только убедившись, что ей ничего не угрожает, снова нагнулась к матери. ─ Ма-ама, Ма-а-мочка, а как же я?

Наконец до нее дошло, что мать уже мертва. И она, как стояла на коленях перед ней, так и уткнулась своей головой в грудь последнего родного человека.

─ Чо делать-то? Как жить? И зачем жить? ─ вопросы один другого тревожнее и страшнее будили её воображение. Сцены, в которых конец её жизни представлялся скорым и ужасным, проходили перед глазами. Марфа ждала прихода смерти. Но минута проходила за минутой, а смерть почему-то не наступала.

Это Марфу начало обнадеживать, ведь, несмотря на страх, где-то далеко-далеко внутри неё жила маленькая искорка надежды. ─ Так не должно быть! Это несправедливо! Ведь я, такая красивая, такая ладная, такая гладкая и молодая, еще не успела пожить всласть, не видела ничего такого, что бы манило и сулило яркую веселую жизнь! Матери-то что? Она-то успела! И мужик у неё был. И везде побывала. Где там бывала? Ага, в Балашове была! Ну, вот, а я еще нигде не бывала. И где же она, справедливость-то?

К своему удивлению, скоро Марфа обнаружила, что сердце её стучит, как и прежде, ровно. Открыв глаза и вытерев слезы, увидела, что за это время в мире ничего не изменилось. ─ Ну, разве что мать её умерла. Ну, так ведь змея же! Укуси меня змея, так и я бы скопытилась! И что тогда я тут сижу, слезы лью? Надо тащить мать домой!

И, поняв, наконец, что жизнь на этом не кончилась, Марфа улыбнулась. И тут же, вытерев появившийся пот на пояснице, задумалась.

─ Это чо ишшо она сказывала-то? ─ спросила сама себя, чтобы проверить, всё ли хорошо запомнила в последние минуты жизни матери. И, уже спокойно размышляя, попыталась просто повторить слова её. ─ «Змея». Чо ишшо там? А, «Ты мне не родная». Не родная? То исть как это? Я – не мамкина? А чья же? Ничего не понимаю! Может, чо перепутала? Да, наверно, перепутала!

И, кое-как закинув мать себе на спину, как вязанку хвороста, побрела, шатаясь из стороны в сторону, к дому тетки Натальи. Она то пыхтела, то плакала от обиды, что именно ей досталась эта работа, сердилась, то на себя, то на мать, которая так не вовремя и не на месте умерла.

Какой-то нездешний парень, вихрастый и высокий, еще издали увидел и помог дотащить мать до дома, даже занести в дом. Несмотря на то, что Марфа к тому времени совсем выбилась из сил, она успела заметить, что парень всё делает спокойно и уверенно. Еще больше её удивило то, что он незаметно исчез, как и появился, не требуя ничего за свою работу.

Схоронили Глафиру на кладбище в тот же день. Провожали её в последний путь лишь самые близкие люди – тетка Наталья с мужем, да Марфа. На могилке матери Марфа просидела до позднего вечера без слез: в душе поселилась пустота.

Однако, когда же Марфа подошла к теткиному дому, от этой пустоты не осталось и следа. Мало того, она бы бросилась хоть сейчас на звуки гармошки и частушек, если бы не похороны матери. Даже выделила из всех голосов один – голос молодого сына управляющего поместьем Нарышкиных. И тут же вспомнила, что он давно заглядывается на неё.

─ А чо? Может, и выйду за нево! Топерича-то некому меня сдерживать. ─ решила она, и, улыбнувшись своему решению, пошла в дом тетки.

В доме давно пили самогон и пели тягучие старинные песни. Ей даже обидно стало, что никто сначала её и не заметил.

─ На вот, выпей, голубка, с горя. Ить мать потеряла! ─ произнесла тетка Наталья, по-своему жалея Марфу.

Но Марфа и сама не поняла, что же именно оскорбило её. ─ Может лицемерие тетки, никогда не любившей её мать? Мало того, на похоронах она узнала, что тетка считала именно её виновницей преждевременной смерти своего брата и отца Марфы? А, может, оскорбила жалость человека, которого Марфа сама не любила, а потому и не захотела, чтобы её пожалели?

Только девушка резко встала, отвела в строну рукой стопку и подошла к столу, налила себе полный граненый стакан самогона и молча опрокинула его себе в рот. По-мужски. Разом.

В голове всё закружилось, все невзгоды, и заботы разом куда-то улетели, на душе стало легко и приятно. Так, шатаясь из стороны в сторону, добрела до тахты и улеглась на неё. Последнее, что услышала в приглушенном разговоре тетки Натальи с кем-то, было сообщение о том, что сын управляющего завтра женится на какой-то барышне из города.

─ Во-о-от, сво-о-олочь! ─ пробормотала Марфа заплетающимся языком по поводу своего потенциального кавалера, махнула на всё рукой и блаженно заулыбалась: в голове её всё завертелось и закружилось. Через минуту храп Марфы уже сотрясал дом тетки Натальи.

5.

Середина августа 1896 года, хутор Поганка Балашовского уезда.

Марфа в огне, ей жарко. Вот она сбрасывает с себя одежду и остается в одной рубашке, как и все остальные, прыгающие вокруг огромного толстого столба с маленькой шляпкой. Вокруг него разложен огонь. От него идет сильный жар. Вот кто-то берет её за руку. ─ Это он, сын управляющего! Но ведь он же женат?! Так почему же тогда он здесь? Здесь ведь собрались только молодые парни да девки. Тогда чего же ему надо?

Он тянет её к себе и зовет. Тут откуда-то из-за огня мать ей протягивает руку и кричит. ─ Не верь ему! Будь с ним осторожна!

Только Марфа почему-то не слышит ее голоса. Может потому, что та тут же исчезает, растворяется в воздухе?

Вся в поту вскочила Марфа с тахты и тут же зажала себе рот руками: было еще темно, а Вечный Художник только начал раскрашивать восток на горизонте зеленовато-красными тонами. Она осторожно легла на подушку и задумалась. ─ Что же всё это значит?

Дрожь почему-то никак не проходила. Память услужливо вернула её к недавнему сну. ─ Что-то сильно знакомое было в этом столбе. Но где же она это видела? Так и не вспомнив, переключилась на Ваньку, сына управляющего, который уже с год, как женился, уехал в город и не появлялся здесь. Да и что ему здесь делать-то? Небось, со своей мадамой где-нибудь ошивается! Он ведь теперь-то, небось, богатей первеющий. Что ему тут делать-то?