Федор Березин - Покушение на Еву

Не зря, ой не зря их далекие предки встали на две ноги: может, они и проиграли первоначально в скорости перемещения, но явно вытянули счастливую лотерею в другом замечательном деле – они стали меньше потеть. Это было одно из бесчисленных влияний законов материального мира на жизнь, прямое использование геометрии эволюцией: площадь нагрева уменьшилась в несколько раз, да еще и передние лапы освободились. Ныне, как и тогда, после того славного приспособительного перехода, беспощадное солнце палило им только голову и плечи, а по спине лишь чиркало своими слепящими полуденными лучами. Тогда, в скрытом даже от теперешнего момента времени, те, кто сумел выпрямиться, получили возможность экономить воду, запасенную в организме, а значит, путешествовать гораздо дальше от источников, дольше охотиться и достаточно продолжительно сидеть в засаде. Вообще человек несколько зря в последующие времена начнет сильно кичиться уникальностью своего прямохождения, многие динозавры изобрели его гораздо раньше, да и кенгуру не крало ни у кого патент.

Сейчас, в этой славной новой экспедиции, возглавляемой Александром, способность долго обходиться без воды им сильно помогала. Ясное дело, что у них был некоторый запас в примитивной фляге из скорлупы ореха, но трудно было определить, сохранится ли в ней что-нибудь от испарения и выплескивания хотя бы до вечера. Они уже находились в неизведанных далях от становища: даже местность была другой, изменилась природа, это были предгорья, то тут, то там из низкой травы торчали скальные возвышения, а деревья почти уже не попадались. Участники похода начинали нервничать, еще никогда они не удалялись от родных мест так надолго, такой маленькой командой и в эту сторону. Александр пытался их приободрить, но с мизерным словарным запасом это было очень непросто. Ему помогало их умение терпеть да еще слабое, неразвитое воображение, слишком сильно их мозги были привязаны к текущему моменту действительности. Ему не нужен был этот маленький отряд, в случае открытого столкновения с «гоблинами», один он или несколько, имело малое значение, но ему был нужен Бедуин, а он бы никогда не смог его уговорить последовать за собой в одиночку. С помощью этого уникального следопыта Александр собирался, ни много ни мало, выследить логово этой таинственной силы, руководящей набегами.

И все в этом походе было чинно и хорошо. Они не пытались охотиться на крупных животных, но питаться было надо, и Александр умудрился дважды подстрелить каких-то уток. Они сгрызли их сырыми. Александру даже не пришлось им растолковывать, что значит маскировка, все прекрасно понимали, что опасность окружающего пространства превосходит соблазн пожевать запеченного мясца: они уже видели «гоблинов», и их количество произвело на всех неизгладимое впечатление. После этого зрелища Александру с огромным трудом удалось склонить их к дальнейшему походу, не желали они слушать о перспективах, да и не мог он им доступно растолковать теорию, доказывающую неизбежность этой войны. В споре ему неожиданно помог Прямоходящий. С тех пор как Александр сломал ему переносицу, этот здоровый детина начал его боготворить, а посему любое его желание, дошедшее до малоподвижного мозга, воспринималось с огромным воодушевлением. Именно это сейчас и произошло. Прямоходящий вскочил, толкнул Толстяка, да так, что тот перевернулся на спину, и стал оживленно жестикулировать, показывая на Александра. Его речь и явные угрозы произвели впечатление, и поход возобновился.

И успешно продолжался еще неделю. И все это время следопыты двигались вокруг какого-то центра, то поднимаясь на возвышенности, то возвращаясь ближе к долине: Бедуин выслеживал «гоблинов» и место, в которое они периодически совершают паломничество. Александр тщательно наносил маршрут в свою память, постоянно прогоняя запомненное, как магнитофонную кассету, он так и не смог изобрести никакого реального метода сохранения информации, помимо своих мозгов. Ранее он делал попытки использовать камни или пальмовые листы вместо бумаги, но все это оказалось напрасной тратой времени, пришлось обходиться без блокнота и ежедневника, даже до глиняных свитков было еще ой как далеко.

Их подвела привычка, а Александру не хватило красноречия их переубедить. Было у них такое правило: возвращаться назад по своим следам. Неизвестно, отчего оно возникло, может, влияли не изобретенные покуда компас и карта, а возможно, это правило действовало только в новой местности, но он сделал ошибку: он поддался их уговорам. И, как обычно, – большинство оказалось не право. А ведь он сам уже несколько начал подсознательно верить в мистическую удачу, потому как ему действительно очень долго везло, поэтому когда вблизи одной из расщелин они угодили в ловушку, это стало полной неожиданностью даже для Александра.

Бедуин и тот ничего не почувствовал, пока «гоблины» не выдали себя громким криком, а потом в землю перед Толстяком воткнулось здоровенное, плохо обструганное копье. Следующее поразило Прямоходящего. Он дернулся и опрокинулся на спину, и уже из этого положения обиженно посмотрел на Александра, ведь он ему так верил. Копье вошло глубоко, повыше паха, и боль, наверное, была адская. Александр увидел врагов на возвышенности, но даже с такого расстояния они бы вряд ли добросили свои снабженные наконечниками палки общеизвестным способом: работали копьеметалки. «Гоблинов» было много, даже считать такое количество не имело смысла, а уж времени на это не было тем более. Единственным стоящим планом было бегство, что они и сделали. Александр прикинул шансы стойко умереть, защищая раненого, но их не было. В смысле, шансы умереть были, а вот стойко – никаких. Это была навязанная им битва, и впутаться в нее значило сделать ее последней. А эта вымершая впоследствии раса или вид уже с визгами выскакивала из своего укрытия. Когда отряд развернулся спиной к их раскрашенным красками лицам, еще одно копье нашло цель, и грузный Толстяк, видимо, сильно привлекающий стрелков своими пропорциями и легкой возможностью увеличить престиж, тяжело осел, а рык его заглушил победные возгласы «гоблинов». Но нельзя было остановиться и даже дотронуться до этого сильного тела, корчащегося от боли и страха, а нужно было спасаться – трусость являлась сейчас гарантией будущих геройств. А за ближайшей скалой споткнулся обо что-то Альбинос и покатился, едва не сделав кувырок через голову. Александр, пронаблюдав картину падения боковым зрением, начал тормозить, но эти враждебные сущности были уже тут как тут, и уже топор одного из них вклинивался между задранными человеческими руками, и Альбинос рычал, скидывая с себя первого противника, а из-за поворота уже накатывалась толпа. Александр выпустил стрелу, даже не слишком целясь: кто-то изменил тональность вопля, но все это было зря, такую ораву мог остановить только плотно заряженный пулемет. И он вновь развернулся, успев кого-то ударить, и начал ускоряться, наверстывая упущенное и оставляя еще одного товарища насовсем, но, видимо, новая жертва отвлекла внимание, потому как вряд ли Александр был лучшим спринтером в эти времена, или они действовали по еще не забытой привычке: как на охоте, когда одной загнанной косули хватило бы на все племя и незачем было забивать все гонимое стадо, холодильников и даже ледников еще не изобрели. Ведь не могли же они вести эту тотальную войну на истребление много поколений, не сформировалась еще экономика, ее подпитывающая.