Ивона Наварро - Музыка смерти

— Теперь, — тихо сказал Деймон, — я это услышу . Все это… нежность, ощущение близости , неприятие собственных чувств — все то, чего недоставало музыке предыдущих убийств Моцарта, каждый звук которых Деймон сохранил на синдисках. В этом последнем, завершающем, финальном убийстве прозвучит наконец все, чего Деймону так недоставало. Да-да, Моцарт убьет ее, он должен ее убить. Это в его натуре, в этом смысл его жизни. Но последнее убийство не будет похоже ни на одно, уже совершенное этим чужим: оно не станет бесполезной схваткой, бессмысленной борьбой за выживание человеческого существа, стравленного с более крупной и сильной формой чуждой ему жизни.

Голос Моцарта должен звучать после этого убийства иначе, чем просто злобный вопль беспощадного победителя. Время и усилия, потраченные Вэнс на привлечение к себе его внимания, не могли пропасть зря. Моцарт привык к ее тихому голосу, знает, что, кроме нее, его никто не кормил. Убийство Дарси несомненно должно причинить этой твари боль. В конце концов, она — единственное человеческое существо, которое Моцарту знакомо, от которого он зависел, к которому должен быть привязан, если он способен на что-то подобное. Это убийство уничтожит единственный лоскуток в чуждом ему мире. Эта тварь сама себе причинит боль, не сравнимую ни с какой физической… ощутит наконец всплеск эмоций, голоса которых так необходимы Деймону для финала симфонии.

Он наклонился над Вэнс, вцепился обеими руками в ткань халата, сморщившуюся на спине, подтянул к себе и ухитрился придать безжизненному телу сидячее положение. Неуклюже пятясь спиной вперед, он постарался как можно быстрее затащить ее внутрь красного квадрата, обозначавшего площадку клетки-кормушки. Ему была хорошо видна вздувшаяся у самого основания черепа красновато-синеватая шишка, но Дарси уже дышала ровно, и Деймон не сомневался, что она вот-вот придет в себя.

Прислонив тело спиной к двери в клетку Моцарта так, чтобы оно не помешало опуститься прозрачному колпаку, композитор быстро выпрямился, отступил в сторону и нажал кнопку включения гидравлики. Какая-то внезапная мысль об уже содеянном и том, что он намеревался сделать, на мгновение потрясла Деймона, и разум обожгли сомнение и страх.

«Я скажу Брэнгуину, что меня здесь не было», — мелькнуло в голове безрассудное оправдание. Так уж ли трудно поверить, что она зашла в установлении «контакта» настолько далеко? В конце концов, каждое мгновение, не считая времени сна, она разговаривала с чужим, чертила графики достигнутого прогресса, записывала результаты сотен наблюдений за его поведением, строила десятки нелепых предположений о том, как он должен повести себя в той или иной гипотетической ситуации. Все легко поверят, что она пошла дальше и забралась в клетку к чужому, чтобы проверить свои теории.

Еще проще предположить, что она, вероятно, надеялась успеть вернуться в клетку-кормушку и закрыть дверь. Значит, ему всего-навсего необходимо сочинить историю о том, как сломалась клавиатура… Он делал уборку и уронил ее… Придется, конечно, объяснить, почему дверь оказалась закрытой снаружи. Это, вероятно, будет труднее всего, но потом он что-нибудь придумает. Подобным малозначительным вещам в его мире просто не было сейчас места. Самый последний штрих почти готовой симфонии уже витал в голове Деймона, и все, что ему оставалось сделать, — это включить аппаратуру и работать на ней. О, каким красивым обещает стать этот финальный штрих!

Разбитая клавиатура и запертая дверь клетки-кормушки не относились к делу. Сейчас имела значение только Дарси Вэнс… и Моцарт, конечно, который сидел, ссутулившись, по другую сторону стекла и слегка поворачивал массивную, покрытую панцирем голову, словно считал необходимым направлять свое безглазое рыло именно в ту сторону, где находился шагавший то туда, то обратно вдоль стены Деймон.

Возможно, привлекали его вовсе и не движения Деймона. Он пристально посмотрел на животное и мрачно улыбнулся. Этой твари давно известно каждое движение Вэнс, понимает ли Моцарт, что сейчас она… не способна двигаться?

— Скоро, мой чернопанцирный друг, очень скоро ты встретишься со своей подругой во плоти, — пообещал Деймон, быстрым шагом подошел к стойке звукозаписи и начал настройку аппаратуры. Он подумал, не принять ли сразу обе остававшиеся у него дозы королевского желе, чтобы разом пустить вскачь все ощущения, превратить самого себя в сверхчувствительную аудиосистему, но ограничился только вторым пузырьком.

Пульт управления стойкой звукозаписи сиял индикаторами готовности, Моцарт в своем прозрачном загоне поднялся во весь рост и принялся неуклюже шагать вдоль стеклянной стены. Он задирал голову к потолку, вытягивая шею к микрофонам, ощущая ожившие в них электронные импульсы, предвкушая скорое появление корма. Со своего места у стойки Деймон хорошо видел массивную пасть чудовища, жадно обнажившиеся острые зубы, протянувшиеся между верхней и нижней челюстями пряди густой, тускло поблескивавшей зеленоватой слюны.

Деймону казалось, что он таращил глаза то на индикаторы, то на чужого целую вечность, но Вэнс наконец шелохнулась. Он позволил себе усмехнуться, толкнул рычажок громкости вверх и еще раз отрегулировал аппаратуру на прием любого звука — от стука падающей на пол капли крови до мелодичной тональности голоса Дарси Вэнс, недавний стон которой все еще звучал у него в голове мелодией кларнета в руках профессионального музыканта. Стойка управления дышала шорохами готовности к автоматической записи, и Деймон встал из-за пульта. Он подошел к клетке-кормушке и положил палец на кнопку переговорного устройства, чтобы включить его, как только Дарси Вэнс полностью придет в сознание.

Через пару секунд она открыла глаза. Морщась от боли, женщина приподнялась, упираясь одной рукой в пол, а другой осторожно притрагиваясь к шишке на затылке, затем медленно поднесла ладонь к лицу и увидела кровь. Только когда Деймон нажал кнопку и нетерпеливо переступил с нога на ногу, Дарси перевела на него взгляд и поняла наконец, где находится.

— Что случ… О Боже!

— Настал ваш черед, Дарси, — радостно известил ее Деймон. Он жестом показал на Моцарта, вынужденного терпеливо ждать возле двери кормушки. Она, конечно, не могла видеть чужого, но прекрасно знала, где он находился в подобных случаях. — Моя симфония ждет не дождется своего грандиозного финала, и я должен услышать песню Моцарта, убивающего свою маленькую подружку.

Рот Деймона растянулся в такой широкой улыбке, что он почувствовал, как с уголков губ потекла слюна, но ему было все равно. Его давно перестало беспокоить, что о нем думают другие, как он перед ними выглядит, насколько в своем уме им представляется, — да и зачем волноваться по поводу впечатления, производимого им на женщину, которая в ближайшие пять минут будет мертва.