Виталий Каплан - Корпус

И только сейчас он решил сунуть нос в пыльные бумажки. Что заставило его изменить принципам? Он сам не знал. Но сперва непонятные, глухие намеки Андреича, после столь странная беседа с Костиком… Вот и решил на всякий случай проглядеть его медицинскую карту. Может, и впрямь имеется предрасположенность к шизофрении, а программа все же дала сбой и не сигнализировала о процессе? Уж он-то не обольщается насчет надежности программ. В общем, захотелось альтернативной информации. И вот она, информация. Как дубиной по башке.

Собравшись с силами, он снова открыл зловещую папку. Да, все точно, сомневаться не приходится. Совпадения и ошибки исключены. Тот самый адрес. Та самая фотография. Те самые биографические данные. А вот и копия метрики. В графе «отец» — аккуратно вписанный Иван Петрович Сидоров. Надо же было ей кого-то сочинить. Значит, Сидоров, старательный такой Сидоров, каллиграфически точный. И лишь хвостик буквы «в» чуть сбился. Неровная такая черточка — точно царапина от перочинного ножа, который он выменял в детстве у Юрика Трофимова на коробку пистонов. Мать… Елена Григорьевна Черницина. Или просто Ленка-Черника. Его сверстница. Невысокая, темноволосая, с коричневой родинкой над левой бровью.

Она была до безумия застенчива. Она просто физически не могла обеспокоить кого-нибудь своими проблемами. В том июльском походе, с которого все и завязалось, Ленка не стала признаваться, что до крови натерла ногу. Кончилось это, понятное дело, воспалением, а она — она молчала до последнего. Выяснилось все уже в городе, когда прямо с вокзала ее увезли в районную больницу. Там она валялась две недели, и ее всей компанией навещали. Кажется, два раза. Или один. С шутками, апельсинами, неестественной веселостью отзываясь на мрачную, давящую атмосферу казенного дома.

А потом он встретил ее на улице, идя из института. Думал о всякой ерунде, в голове гулял ветер — и вдруг увидел ее, как она рассеянно шагает по другой стороне.

А вот не перейди он тогда улицу? Может, ничего бы и не случилось? Но что выросло — то выросло. И что самое пакостное — невозможно оправдаться огненной страстью, могучим порывом плоти и прочей лирической физиологией. Или физиологической лирикой. Нет, ничего такого с ним не было. Ленка, конечно, девчонка симпатичная, ласковая — но и только. Разумеется, она неглупа, начитана, можно сказать, своего круга — и это все. Все!

Тем более, уже тогда у него что-то наклевывалось с Верочкой. Что-то еще весьма зыбкое, бесформенное, словно вечерний туман — однако в тумане уже маячили некие перспективы… И все-таки дернул его черт…

Потом, когда все уже кончилось, он понял, до чего же это была глупая идея — проверять на Ленке свои мужские способности. Нечто вроде генеральной репетиции перед Верочкой. Хотя в ту минуту он не знал, что делает — просто перешел улицу.

Впрочем, не так уж часто они и встречались — и всегда у нее. Пригласить Ленку к себе было невозможно — пришлось бы выдержать удивленный взгляд отца. Тот часто видел у него Верочку и тоже, наверное, на что-то надеялся.

А Ленкина квартирка подошла как нельзя лучше. Пускай и однокомнатная, но никто не помешает — бабушка у нее всерьез и надолго слегла в больницу, а больше у Ленки никого не было. И что оказалось кстати — квартирка находилась на другом конце города, так что вероятность наткнуться на общих знакомых практически равнялась нулю. А сама Ленка не из болтливых.

Сергей так и не смог понять, да и сейчас недоумевал — что нужно было от него Ленке? Удовольствие? Все же она была не из таких. Да и вообще смотрела на жизнь слишком уж серьезно. Верила ли она ему? Сейчас казалось, что верила. Конечно, верила через силу — никаких торжественных обещаний он не давал, да и сама она не любила ставить точки над «i». Впрочем, в те дни он особо и не задумывался — просто жил. В конце концов, — успокаивал он себя, — Ленка взрослый человек. Если она не возражает и не требует определенности — значит, именно этого ей и надо. Стало быть, все путем.

А мужские функции у него оказались на высоте. У них не было ни одной из тех проблем, что описывались в ходящих по рукам затрепанных, тщательно обернутых в плотную бумагу, ксерокопиях. Все вышло просто и легко — как помыть руки или срезать отросшие ногти. Но что удивило — не случилось ожидаемого экстаза. Того, о котором он столько читал. Не летал он ни в какие бездны, не возносился в небеса. Приятно, само собой, но совсем не то. Ну ладно, главное — успокоился на свой счет. Первая серьезная проверка за двадцать четыре года. Две предыдущие — Томка и Светка — не в счет. Оба раза им помешали.

И до встречи с Ленкой его временами грызло беспокойство. Какой-то маленький ехидный червячок изводил душу сомнениями. А вдруг вообще не получится? Есть же какой-то процент людей, у кого не получается. Вдруг и он такой же?

Теперь же червячок был извлечен из души и торжественно раздавлен. Сергей успокоился. И как только успокоился — понял, что с Ленкой пора завязывать. Иначе все это перерастет во что-то непредсказуемое. Да и с Верочкой надо было форсировать события.

И тут как по заказу навалилась учеба, начались мучения с дипломом, зарядили тусклые осенние дожди… Ленка звонила ему несколько раз, но почему-то не заставала дома. А когда ей все-таки удавалось его поймать — он сухо информировал ее о том, что опаздывает на спецсеминар. Или в библиотеку. Или нужно прямо сейчас ехать в гости к каким-то дальним, но обидчивым родственникам. Поэтому не сейчас. Потом как-нибудь. Скоро.

Ленка поняла все правильно и звонить перестала. Последний раз она прорезалась в телефоне под Новый Год. Он тогда спал — ввалился домой после зачета, усталый и злой, не раздеваясь, плюхнулся на кровать и мгновенно отрубился.

Пронзительные звонки вытянули его из плотного, какого-то густого и тяжелого сна, где отвратительные, покрытые чешуей твари копошились в помойке, что располагалась во дворе. Слизь на зеленых чешуйках мутно поблескивала в последних лучах дымного солнца, сволочи проворно бегали, выискивая среди отбросов куски получше и вопили дурными голосами. Казалось, они звали его к себе, в мусорные кучи.

Он сел на кровати и потряс головой, приходя в себя. За окном уже повисли грязные сумерки.

— Да? Вас слушают! — хмуро выдавил он в трубку.

— Привет, Сережа, — услышав Ленкин голос, он мысленно чертыхнулся. Чего ей еще надо? Неужели так и не просекла, что все у них завязано?

— А, это ты… Ну, привет, — тем не менее, вежливо проговорил он. — Как жизнь, как учеба?

— Да как тебе сказать? На четвертом месяце.

— Чего-чего? — не понял он сперва. Потом все же сообразил, о чем речь. И что надо произнести какие-нибудь слова.