Андрей Уланов - День револьвера

– Тащите эту падаль наружу, – скомандовал Шарго. – У меня к нему будет еще один разговор, хе-хе, короткий. Ну, что стали?! – рявкнул он, видя, что его помощники неуверенно топчутся около тела, не решаясь приблизиться. – Взяли, живо!

Выглядел он в этот момент, на мой взгляд, куда страшней вампира – и его подручные явно пришли к такому же выводу. Схватив Мэлоуна за руки, они припустили к двери галопом, которым вполне мог бы гордиться молодой мустанг. Миг – и лишь красная полоса на полу напоминала об их присутствии.

Шарго, ухмыляясь, двинулся следом, но прошел всего пару шагов – потому что перед ним встал Мак Хавчик, выглядевший… весьма недовольным.

– Не так быстро, Билли!

Мой внутренний голос уже давно не шептал, а орал, что вот сейчас-то уж точно пора прятаться за стол – однако тело, похоже, твердо решило наплевать на голос разума и досмотреть шоу до конца.

– Ах да! – Шериф хлопнул себя по лбу. – Конечно же! Мистер Хавчик, счет, пожалуйста.

– Так-то лучше, – гном добыл откуда-то из-под жилетки миниатюрные счеты и задумчиво подвигал взад-вперед несколько бусин. – Хм-м-м. По крайней мере на этот раз твои люди сумели обойтись без новых дыр.

– Специально приказал Сэму засыпать дробь покрупнее, – хохотнул Шарго. – Неплохо вышло, а? Все дыры в клиенте, никаких лишних расходов.

– …за еду он успел расплатиться, так что – гном оставил в покое верхний ряд бусин и принялся за нижний, – с вас полтора доллара.

– Сколько?!

– Один доллар пятьдесят центов. Двойная ставка, потому что, – гном выразительно покосился на кровавую дорожку, – работы много.

– Эй-парень, как думаешь, он сдохнет до заката?

Вздохнув, я медленно повернулся на каблуках.

– Толстяк… если ты и дальше будешь подкрадываться к людям со спины, у тебя есть все шансы отправиться в ад раньше него.

– И не думал подкрадываться! – возмущенно фыркнул гобл. – Наоборот, ыхых, топал сапожищами как пьяный тролль. Но если кто-то плохо слышит, потому что забил навозом уши – это не мои проблемы.

– Нет уж, зеленый, это как раз твои проблемы.

– Да брось. И эта… спорим на пять долларов, что кровосос не увидит захода солнца?

Оглянувшись через плечо, я снова посмотрел на висельника. Он уже перестал раскачиваться, но, судя по доносившемуся скрежету, по-прежнему пытался перегрызть кляп. Дымок… да, тянущийся к солнцу дымок за последние несколько минут определенно стал гуще.

– И пяти центов не поставлю.

– Соображаешь, – протянул гобл. – Будь на нем тряпье, куда ни шло, а так, нагишом, он и часа не протянет. Подождем?

– Нет.

На самом деле я был бы совсем не прочь глазеть и дальше. Но вот незадача: то же странное чувство, что в салуне приклеило мой зад к стулу, сейчас настойчиво гнало меня из толпы зевак. Будто молоточками по вискам – прочь, прочь, прочь…

Я помотал головой, однако наваждение и не думало спадать. Наоборот – меня словно накрыло стеклянным колпаком – звуки отдалились, стали глуше, а лица стоявших вокруг людей дрогнули, причудливо искажаясь. Выпученные глаза… разинутые в безмолвном крике рты… я сам чуть не заорал от ужаса, и тут в кольце перекореженных масок появилось одно нормальное лицо.

Точнее – зеленая клыкастая харя.

– Говорят, они забавно вспыхивают. – Толстяк достал откуда-то из-за спины маленькую бутылочку, насадил её пробкой на левый клык, откупорил и выплеснул содержимое в пасть.

– Пшикают на манер спичечной головки. Пых и все.

Гобл достал вторую бутылочку и откупорил её о второй клык.

– Что это?

– Наштой моши гремушей шмеи, – прошепелявил гоблин. – Ошень шабористая штука. Хошешь? – неожиданно спросил он, судя по ухмылке – не сомневаясь в ответе.

– Хочу, – сказал я и, не дожидаясь, пока Толстяк опомнится, выдернул бутылочку из лапы и опустошил в два глотка.

Это было… ну, примерно, как если бы я целиком заглотал снеговика, у которого на месте кукурузного початка дымилась динамитная шашка. Бабах – мятная свежесть взрывается во рту, свистит из ушей, поднимает волосы дыбом, лавиной скатывается по горлу в живот и уже оттуда брызжет во все стороны, до самой кожи, пробиваясь сквозь неё капельками ледяной испарины.

– Уф-ф… моча гремучей змеи, говоришь. Я запомню.

– Наштоянная на шелебных травах. – Гобл, отступив на шаг, принялся сдирать с клыков пробки. – Штаринный решепт, шохранился только у Йо-Боровачки. Между прочим к старой троллихе за этим пойлом даже из Канады приходили.

– Между прочим, – я двинулся вперед, заставив гоблина пятиться еще дальше. – Я так и не увидел своих денег, Толстяк.

– Каких еще денег?

– Опять?!

– Ах, этих… а они вовсе и не твои были.

– Да неужели.

– Ыгы. Напряги память, эй-парень. Я просто сказал, что знаю, где они зашиты, а ты – не знаешь.

Я огляделся – мы уже выбрались из толпы около виселицы и даже успели отдалиться шагов на пять – и потянулся к кобуре.

– Эй, ты чего?

– У тебя плохо с арифметикой, Толстяк? – участливо спросил я. – Ну да, конечно, ты же всего лишь гобл. Так вот, запомни: три доллара меньше сорока пяти, но больше, намного больше, чем ничего. Впрочем, – на этот раз пришла моя очередь ухмыляться, – можешь и не запоминать.

– А как насчет… – голос Толстяка упал до шепота, – большой кучи денег, эй-парень?

– Если предлагаешь их ты – никак. Игры кончились, гоблин. Твоя игра кончилась.

Ремешок на кобуре расстегивался туго, но сейчас меня это ничуть не волновало – скорее, наоборот, устраивало. Стрелять я не собирался, вот припугнуть чертова нелюдя – дело другое.

Приятно считать, что гоблины – трусы. Возможно, некая доля правды в этих слухах есть, особенно если сравнивать с орками. Там, где орк с ревом бросится в атаку и даже полумертвый, постарается перегрызть глотку-другую или задушить врага собственными кишками, гоблин три раза пересчитает врагов, тихо слиняет и вернется ночью – сыпануть горсть отравы в котелок над костром, повязать спящему часовому элегантный галстук из конского волоса…

Наконец ремешок поддался, и я начал вытаскивать револьвер. Толстяк наблюдал за этим, не выказывая особых признаков страха – только любопытство.

– А знаешь, в Пограничье многие улитки достают оружие быстрее тебя.

– А я не тороплюсь, зеленый. Ты ведь все равно не успеешь убежать.

– Вот еще. Бегать, по такой жарище… зря, что ли, я вытряхивал патроны из твоей пушки.

– В комнате, пока я одевался? – уточнил я.

– Ыгы. И не говори, что заметил.

Улыбнувшись, я хлопнул себя по поясу в дюйме слева от пряжки – там, где обрывался ряд блестящих цилиндриков, еще недавно бывший на пять гнезд полнее.

– Ы-ы-ы-ы… можно я упаду на колени, взвою от ужаса и начну молить о пощаде?