Владимир Кусакин - Все равно!

Последние два года, последовавшие за восьмидесятым годом её рождения, она отошла от дел, и взяла к себе бездомного и одноногого старика, и стала считать его своим мужем, да заботиться о нём как о самом близком на свете человеке.

И то сказать, ровесники её, да и помоложе кто, померли по большей части, а остальные еле ноги волочили. Она же до сих пор ездила в магазин на своём довоенном скрипучем велосипеде, производства Киевского завода имени товарища Сталина с развевающейся сзади юбкой, вызывая в памяти стариков героические образы прошлого. Бабы тоже давно помирились с ней, и не обзывали как раньше, да и не уводила она ни одного Грицька из дома. Судачили конечно, но с возрастом в разговорах кумушек всё больше проскальзывала зависть. Лихую жизнь прожила бабка Кибитка, а главное работала от зари до зари, никого ничем не попрекая. Сегодняшним холодным, но ясным и солнечным утром она запрягла лошадь, перетащила своего сожителя в телегу, и повезла в районную больницу что на въезде в Винницу. Добро бы был он на двух ногах, а на одной куда же? Поэтому Адам пребывал в состоянии философской задумчивости, спросив только взять с собой в дорогу самогона, на волчьей ягоде настоянного. Вот таким образом, и прикладываясь по очереди к бутылке, они достигли рощи на западной оконечности аэродрома.

Рельсовый путь закончился, дорога потянулась вверх и окружающее стало смутно напоминать эскарп — подземное убежище для самолётов. С металлическими балками-запорами в дальнем конце, ящиками с инструментом и запчастями вдоль стен, металлическими столами технического состава. Не глуша «Тигр» я выбрался из него, подошёл к пульту и стал тыкать во все кнопки подряд, стараясь найти ту единственную, что должна открыть путь наверх.

Внезапно над головой раздался вой сирены, я взглянул вверх, там висели часы показывавшие без пяти минут семь. Сейчас секундная стрелка бежала, отсчитывая последние минуты…

Нажимая на большую красную кнопку я заметил движение, как будто ворота хотели открыться вверх, но были чем-то придавлены. Я нажал очередной раз и увидел появившийся зазор, примерно один сантиметр шириной. До танка я бежал сломя голову. Конечно, за столько лет сверху наросли кусты и деревья, они и не пускают. Я намеревался выдавить к чёртовой матери всю растительность вместе с воротами своими пятистами лошадинными силами, хотя больше я полагался на массу «Тигра» — ровно пятьдесят четыре тонны. У моего Венского «Феррари» была точно такая же мощность двигателя, а вес дохлый, только полторы тонны. Так что ни вспахать, ни посеять. Разве что "Фордик — Фиесту" придавить. Приятно вспомнить. Франц говорил что из компании счёт на триста тысяч долларов пришёл.

Вот бы кто обрадовался со мной на «Тигре» поездить, и Стёпу, и Игоря …

Удар был страшный. Мне показалось что башня танка собирается улететь вместе со мной, ворота эскарпа поднялись на метр и застыли. «Тигр» скрёб своими гусеницами бетон и не двигался. Взрыв раздавшийся позади был настолько сильным, что ворота поднялись полностью в воздух, выпуская нас из заточения.

Мы были на лесной дороге! Ворота упали вниз синхронно с исчезновением холма. Вход перестал существовать!

Для Кибитки и её сожителя, танк появившийся на дороге в дыму и пламени, как будто упал с неба.

— Езус Мария! — перекрестилась бабка Ядвига, когда старая лошадка шарахнулась в сторону, но удержанная оглоблями мирно встала, кося недоверчивым глазом на "Тигр".

Я выбрался из люка водителя полуоглохший и голодный как собака.

— Надо завязывать с такой жизнью, хватит с меня. Вон и Араб с Али говорят: Не спеши, Жека! Прибор работает? Да! Теперь занимаюсь личными делами, и не буду отвлекаться на всякую ерунду. Сначала надо поесть.

Поднял голову и увидел четыре человеческих глаза с изумлением глядящих на меня. Потом один из них — старичок с деревянной ногой, слез с телеги и запел:

— Дойчланд, Дойчланд юбер аллес! (Германия превыше всего!)

— Эй, эй, остановись! Он что, сумасшедший? — спросил я старуху.

— Не извольте беспокоиться господин офицер, свой полицай это, только радикулит его одолел проклятый. А може вы голодный?

— Ну если полицай, тогда конечно. А что бабуся, куры у вас несутся?

— Так куды же им? Нехай несутся. А где же вы, господин унтерофицер научились так по-нашему говорить? Прямо настоящий москаль! — разговаривая она доставала из мешка две луковицы, хлеб, сало и початую бутыль самогону.

— А куда вы едете, бабуся?

— Та в больничку, старый совсем рассохся, двинуться не может.

— А я видел, он только сейчас бегал.

— Ой и вправду! Адам, твоя хворь прошла уже, нет ли?

— Село ваше недалеко?

— Та недалёко, тильки вокруг этого клятого аэродрому ехать надо. Раньше всё покою от еропланов не було, а как его прикрыли, так мы напрямки стали ездить. А теперь опять строгости, шпиёнов пымали аккурат на Новый год. Они хотели на самолёте убежать, а как вошли внутря, так те там и ждали.

— Кто же их ждал, бабушка?

— Есть тут у нас важный чоловик, имя вот только запамятовала.

— Не Горбань?

— Це верно! Вин гутарят аэродром купил теперь. Большие деньги дал.

Вот где мои денежки пригодились, значит рано я на покой собрался. Не сбылось.

— И где он теперь?

— Та хде ж ему? Там такой домина. И пленники его там же. Главного шпиёна ждут, а как поймают, так он их к Ющенке в Киев отвезёт.

— Откуда ты бабуся такие истории знаешь?

— Не глухая, да и наши сельские работают там в охране. Бегают соколики за самогоном, да рассказывают, потому знают что никому не передам. — она осеклась.

— Ой, да что же я? Господин унтер, вы ведь никому не скажете?

— Святой истинный крест! — поклялся я, перекрестившись зажатой в руке луковицей.

— Значит в больницу не поедете?

— Так что там делать? Адамчик совсем воспрял, сейчас домой приедем, я ему кирпич нагрею, да к спине и приложу.

— А постояльца возьмёшь? На одну ночь? — я достал деньги, оставшиеся после покупки шашлыков. Восемьсот долларов. Дал ей половину.

— Согласна?

— Да что же я, дура какая, от таких деньжищь отказываться?

— Тогда давай мешок, мне тоже кое-что захватить с собой надо.

Я загнал танк подальше в деревья, забрал бабкин мешок, в который положил автомат и оставшиеся четыре комбинезона, хотя и не был уверен что они пригодятся. По дороге в село содрал с себя все нашивки, и сразу стал похож на колхозного тракториста.

Дом у Кибитки был действительно мал, даже печь во дворе. Одна кровать, стол и два стула — всё что вмещалось в эту собачью будку, в которой она прожила всю свою жизнь.

— А что у нас с чердаком? — спросил я, разглядывая щелястый потолок.

— Не была я там никогда, красавец. Иди сам посмотри.