Михаил Перешивкин - Хозяева леса и другие рассказы

— Это кажется не они!

— Как не они? А кто же?

— Ну эти точно не из наших.

— Ну так что ты медлишь? Пореши их уже на конец.

— Ты сам взгляни на них.

— И что? Отморозки, как отморозки. Ничего особенного.

— Ну не похожи они на этих отморозков. Им вон лет по шестьдесят.

Под платформой, за массивными трубами и какими-то проводами, на корточках сидел маленький, худощавый человечек и закрывал рот своей ладонью, лежащему у него на коленях и стонущему от боли Кириллу Павловичу. Голоса снова раздались.

— Не шестьдесят, а девяносто один. — На какое-то время Кирилл Павлович затих, но после снова застонал и схватился руками за кровоточащие раны.

— Очнулся. Ну так говори кто ты, а то вон, кое у кого руки чешутся тебя по стенке размазать.

— Я, Александр Михайлович Крылов, тысячи девятьсот сорок второго года рождения.

— Потипи, они хоро уйдють (Потерпи, они скоро уйдут). — Все повторял и повторял человечек.

— На какой станции проживаешь?

— Не на какой.

— Как это?

— Хватит с ним возиться, грохни его да и все, и одной проблемой меньше.

Через какое-то время раздались заветные слова. — Выдвигаемся. — И было видно, как дюжина бойцов спрыгнула на рельсы и быстрым шагом отправилась в южные туннели.

— Оди уси. Мосьно выисать (Они ушли. Можно вылезать). — Маленький человек, отпустивши рот старика и взявшись обеими руками за подмышки, начал медленно выползать из-под платформы. Кирилл Павлович уже не стонал. Он потерял сознания и был словно тряпичная кукла в руках незнакомца. — От, от тяк (Вот, вот так). — Положив старичка между рельсами, человечек резво поднялся на платформу и прибежал через несколько минут с маленькой сумочкой через плечо. — Ичась пудит учше (Сейчас будет лучше). — Перевязав обе раны на туловище, человечек принялся исследовать ногу старичка. Поняв, что с ногой ему не справится, он сказал:

— Я отесу тяпя к Раси, онь тябе помощит учше (Я отнесу тебя к Раси, он тебе поможет лучше).

Еле взвалив старика на платформу, человечек, взял его за одну руку и поволок к служебным помещениям станции. Там, достав ключ из сумки, он открыл дверцу и заволок старичка внутрь. Затем, подпрыгнув на месте и что-то сказав в свой адрес, он вернулся и закрыл дверцу обратно на ключ. Затащив Кирилла Павловича в какую-то подсобку служебного помещения, человечек снял искореженную крышку вентиляционной шахты, которая находилась в стене ближе к полу, размером с небольшую тумбочку, и принялся запихивать туда старика. Старик не пролезал в проход, тогда человечек разозлился и, опершись на руки, стал толкать ногами. Старичок наконец-то пролез. Обрадовавшись и захлопав в ладоши, человечек сам залез внутрь и закрыл за собой крышку.

Толкая старичка по вентиляционной шахте, человечек вдруг остановился и сказал:

— Ичас пудеть бойно (Сейчас будет больно).

И толкнул Кирилла Павловича ногой. Тот упал вниз шахты, сама по себе шахта была не глубокая, метра два, но судя по звуку, старик упал неудачно. Сам же человечек спустился по скобам, которые заменяли лестницу. Найдя старика в темноте, человечек продолжил толкать Кирилла Павловича. Таким образом через полчаса, они уперлись в тупик. Перелезши через старика, он постучал по металлической дверки. В ответ раздался тоже стук. Тогда человечек постучал снова и маленькая дверца отворилась. В этот раз выход из шахты находился уже ближе к потолку. Схватив старика за руку, человечек спрыгнул на пол. На половину Кирилл Павлович оставался в шахте, а именно ногами, а остальным туловищем свисал вниз. У выхода их ждал человек в белом, но сальном от времени, халате.

— Ого, Сява, кого ты притащил?

— Гыы. Я шель к тибя и увидель на патформе два (Я шел к тебе и увидел на платформе двоих). — Человечек поднял руку, на которой почему-то было только четыре пальца, и загнул два их них. — Онь и ище дугой. Я хотель постаровиться, но бякие стали стерять в бяких. Я спятился пот патформой, и увидиль, как одинь из он, (Он и еще другой. Я хотел поздороваться, но плохие стали стрелять в плохих. Я спрятался под платформой и увидел, как один из тех двоих) — человечек показал на свисающего Кирилла Павловича — опаль (Упал). Я хотететь помоч, но дугой онь, тоесть этеть он, тоже спыгнул и подняль другой онь. Туть как бабахнить. Я хотеть убещать, но увидель, как этоть онь лезить и кичит. Я думать «Бойно наверьно» и тогда спрятал этоть онь. Когдя бякие убийи бяких, я потяшиль его к тебе, к Раси… (Я хотел помочь, но он спрыгнул и поднял упавшего. Ту как что-то взорвется. Я хотел спрятаться под платформу получше, но увидел как он лежит и кричит. Я подумал «Больно наверное» и тогда спрятал его к себе. Когда плохие убили всех плохих, я потащил его к тебе, к Раси…) — Человечек заулыбался.

— Все понятно, ну ладно, он точно не один из плохих?

— Я отрель, у ниго хоросие зубки, прямь как у Раси… (Я смотрел, у него хорошие зубы, прямо как у Раси…)

— Хорошо, помоги мне отнести его в операционную.

Лицо было каким-то странным. Вроде бы и лицо, но и в то же время не лицо. Глаза были здоровенные и в то же время впадали в череп сантиметров на пять. Нос тоже вроде бы и был, и вроде бы его не было. Заметить его можно было только из-за больших ноздрей. Однако улыбка у него была абсолютно нормальной, да только зубы очень смущали. Их почти не было, а те что были, ели держались во рту. Голова не была овальной формы, а представляла собой неизвестную фигуру. Все лицо было как одна маленькая плоскость, а сзади наоборот становилась длиннее и уже. Волосы были, а точнее волосинки какого-то темноватого оттенка. Все это хозяйство престало перед Кириллом Павловичем, когда тот открыл глаза. Ну в прочем реакция была понятной. Старик выпучил глаза и, открыв рот, заорал что было мочи. Человечек последовал примеру старичка и, выпучив от страха глаза, принялся орать.

— Что тут происходит? — Спросил человек в халате, впопыхах вбежавший в комнату?

— Я хотеть поздараваться а онь орать и меня сийно пугать и обизать (Я хотел поздороваться, а он начал орать и меня сильно испугал и тем самым обидел). — Человечек спрыгнул с кровати и, понурив голову, вышел из комнаты.

— Не пугайтесь, он у меня вообще доброжелательный, только современный мир его не принимает.

Кирилл Павлович лежал на армейской кровати, подняв одеяло к лицу и, опершись в угол, смотрел по сторонам. Старичок находился в маленькой комнатке, шесть на шесть, с потемневшим от времени линолеумом и коричневыми обоями. Комнату освещали две довольно яркие лампочки, подвешенные на потолок. Кроме кровати, на которой он лежал, в комнате находился маленький письменный столик и деревянный стул. Рядом с дверью стоял человек в белом халате и с довольно приятной наружностью. Волосы его были аккуратно зачесаны назад, очки в тонкой оправе сверкали в лучах света лампочек. Все его лицо было свежим и располагало к себе.