Дмитрий Матяш - Выход 493

— Знаешь, пилот бомбардировщика, того самого, что сбросил когда-то на японские города по атомной бомбе, говорят, застрелился когда осознал, что натворил. Не выдержал. Ты спрашивал, не человек ли превратил эту планету в пепел? Да, он самый. Но поверь, лучше он этим уж точно себе не сделал. И даже если они еще живы — те, кто запускали ракеты — их жизни не позавидуешь. Не все способны жить в здравом уме с миллиардом призраков в своих головах. Гнев присущ человеческой природе. Гнев тогда движил ими и их командованием, гнев и месть, а не разум. И они знают, что ошиблись. Все те, кто принимали решение первыми запускать эти хреновы ракеты, ошиблись. И пускай, черт подери, — да! — это будет самой крупной, самой глупой, самой бессмысленной и непростительной ошибкой в истории человечества, но разве человеку не свойственно допускать ошибки?! Мы ошиблись — мы платим за свои ошибки!

Вопрос тут в другом: хватит ли нам смелости признать, что если это было ошибкой, то мы ошиблись все. Все! Потому что всеми, включая последнего зомби из этого сброда, всеми движило одинаковое желание отомстить обидчику. Всеми. Удобнее думать, что это был акт возмездия, подписанный главнокомандующим. Нет, все мы его подписали. Наше это было возмездие, наше. Пускай подсознательное, пускай не выраженное в словах, но, черт тебя дери, наше! Наше — запустить ответные ракеты! Наша злость и ненависть полетела в тех боеголовках. Поэтому вполне закономерно, что теперь мы пожинаем плоды своих ошибок…

А знаешь, чем стало для нас самое страшное наказание? Не умирать, нет, к этому и так готовы все, начиная от «цветущего» старика и заканчивая вчерашним сопляком. Самое тяжкое наказание — видеть во снах мир прежним. Дышать чистым воздухом. Слышать шелест трав. Зреть, как в мире и согласии растут твои дети. Чувствовать тепло солнца, а не зажариваться в нем, как свинья. И в этом наше проклятие, от которого нам не избавиться никогда. Мы спим и видим насколько прекрасной могла быть наша жизнь. Но стоит нам открыть глаза, как перед глазами возникают серые полукруглые, дьявол бы их побрал, тоннели, а на поверхности — руины жилых домов, в которых мы могли бы жить, и сухие берега рек, в которых могли бы плескаться наши потомки. Выжив после войны, мы думаем, что нам повезло, что мы уцелели, что мы выскребли ногтями шанс на жизнь, но жизнь ли мы заслужили на самом деле? Жизнь ли это?! Кого мы думаем нае***ь?! Мы же смертники! Смертники! Мы уже давно стали как твои гнилозомби, только еще упорно отрицаем это. Еще считаем, что не окончательно потеряли рассудок. Да что там рассудок — мы ухитряемся заставлять себя еще и верить, что способны управлять своими жизнями! Мы планируем, что будем делать завтра, послезавтра, на год наперед. Мы погружаемся в личную жизнь, строим какие-то нелепые отношения, заводим семьи, рожаем детей. Для чего? Почему мы отбрасываем мысль о неминуемой смерти с такими лицами, будто этого вообще не никогда не случиться с нами? Ведь о том, что смерть ходит за нами как тень, знают все. Но никто не думает, что однажды ей надоест собирать нас по одному. Просто слепцы не видят яму впереди себя. Они считают, что если прошли по минному полю чуть дальше остальных, то это уже значит, что они выиграли! Живи, человек, живи, ты ведь пережил Великий День Смерти! Ты теперь будешь жить вечно, ты выиграл путевку в рай и считай, что уже идешь к его вратам по красной ковровой дорожке. Ступай, и ничего не бойся, ибо ты под сенью ангелов Его.

И мало кто понимает элементарную истину: вымирать, как мухи, мы начнем уже тогда, — а я тебя заверяю, что ждать осталось не так уж и долго, — когда наверху закончатся запасы годного к рецикляции металла. Руду же мы добывать не умеем. А ведь нечего будет плавить — не из чего будет делать патроны. Оружие станет бесполезным. Без оружия мы не сможем подниматься на поверхность. Вояжеры не смогут доставать нужные запчасти к генераторам и вечно ломающимся ротаторам, которые производят сухое горючее. Без генераторов не будет электричества, без горючего — машины превратятся в груду лома. А закончится электричество — перестанет расти пшеница, или точнее то, что мы ею называем. Не станет хлеба. Не сложно поймать смысл следующего хода, не правда ли? Не сложно понять, что без хлеба, электричества, без машин, лишенные возможности подняться наружу… Я не могу с уверенностью сказать, что мы останемся людьми, что мы не станем пожирать друг друга как паразиты, не станем убивать друг друга за черствый кусок кныша!

К чему я все это веду? К тому чтобы теперь ты мне дал ответ — в чем твое хреново назначение?!! Для чего ты делаешь все это?! С какой целью?! Если ты из такого же теста, как и мы, зачем ты истребляешь нас сейчас, после всего, что с нами и с тобой произошло?! Зачем ты терзаешь нас — тех, кто рано или поздно умрет и без твоей чертова клоунской помощи?! Чего ты добьешься, когда отправишь последнего из нас на тот свет?! Кто-то усеет твою грудь медалями? Или ты будешь чувствовать себя лучше? Мы мешаем тебе, скажи?! Может, мы топчем твою территорию?! Или просто злим тебя тем, что мы есть на этой планете?!! Ну же, отвечай! Отвечай, сукин сын!

Молчание затянулось. Зомби не шевелился, став похожим на загипнотизированного, нервозно двигающего усиками кролика, и время от времени проводя по пересохшим губам таким же сухим, шершавым языком. Крысолов же тяжело и нервно сопел, взмокревшей ладонью продолжая сжимать рукоять «Хеклера». Вытаращенные глаза его хоть и всматривались в изуродованное лицо зомби-байкера, на самом деле были обращены внутрь его самого. В его помрачневшую, ставшей словно чужой, душу. Случилось то, чего он боялся больше всего… Он впервые озвучил свои страхи. То, что всегда силился подавлять, не дать возможности выплеснуться наружу, не дать возможности кому-то понять какое же в сущности чудовище последние годы живет в черных недрах его души, и вот…

А позвольте же узнать, куда подевался прежний Крысолов? Тот, который всегда в шутливой форме уверял всех, что человек — это такая пакость, которая выживет всегда и везде, сколькими бы тоннами дерьма его не заливай. И что еще не выдумал дьявол таких козней, сквозь которых не пробрались бы курсанты из его «учебки». И что если верить в будущее, если начать выстраивать его хотя бы с перемены в наших душах, головах, сердцах прямо сейчас, то оно непременно наступит, если не для их детей, то хотя бы для их правнуков.

Ты умел говорить, — укорял внутренний голос. — Ты умел успокоить тысячи сердец уверениями о том, что атмосфера рано или поздно восстановится. Ты говорил, что земля снова станет плодородной, и готов был ждать этого сто лет. Ты говорил, что люди отродят жизнь на своей земле. Начнут новый виток в истории человечества и никогда не повторят ошибок их праотцев. И где ты теперь? Где тот самый, который утверждал, что даже если бы у него отобрали все оружие, он выжил бы с луком в руках и перьями в заднице? Где тот Крысолов? Почему ты разрешил снедающему чудищу, выползшему из озера отчаянья, поглотить тебя целиком? Зачем позволил сожрать твое мужественное сердце? Ты струсил? Ты больше не веришь в себя?..