Василий Звягинцев - Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло

Лариса достала из объемистого ридикюля, в который много чего можно было поместить, целый пакет документов. Кирсанов их бегло просмотрел, мгновенно усваивая содержание целых страниц, да вдобавок успевая давать оценку как положительных их деталей, так и отрицательных. Не до конца продуманных. Но здесь сойдет, а вот в Петроградском охранном отделении, при должном подходе — не проскочило бы. Не зря к четырнадцатому году русские разведка и контрразведка относились к лучшим в мире.

— Годится, миледи, годится, — говорил он, отбрасывая отработанные листы на туалетный столик. — Все годится, — заключил Кирсанов, откинувшись на спинку канапе [28] Небольшой диван с высокой изогнутой спинкой. . — Классно сделано. Был бы штатским дураком, прослезился бы и припал к ручке…

— Так что же тогда? — удивилась Лариса.

— Мелочь, пустяк, совершенно несущественный…

— Ну?

— Как вы сюда попали? Как, когда и на чем? Прифронтовой город, изолированный от материка. Поезда не ходят, дилижансы — тоже. Мистер Сэйпир привез великосветскую даму с братом-лордом, поселил их в отель. Пока нормально. Но где он ее взял? Представьте осажденный Порт-Артур, сообщения с Россией никакого, и даже для передачи телеграммы русскому консулу в Чифу штаб флота планирует боевую операцию по прорыву миноносцев через линию японской блокады. Не обходилось без жертв. И вдруг на бульваре «Этажерка» неизвестно откуда появляется очаровательная княжна Мышецкая, допустим, в сопровождении штатского родственника… И что?

По манере разговора Павла Лариса видела, что выход из положения он знает и видит, просто в очередной раз… Не унижает, нет, просто вводит в сложности своей (теперь уже — их общей) профессии. Она не обиделась, скорее, испытала благодарность. Все ж таки она писала диссертацию на тему, вплотную с разведкой соприкасающуюся. И поступала в аспирантуру по собственному желанию, по своим способностям и интересам, «горкомовский блат» потребовался только для того, чтобы не отказали «без объяснения причин». У профессуры своих блатных хватало.

Оттого и сейчас слушала Кирсанова, как знающего доцента на семинаре.

Ответила смиренно, даже глазки опустила:

— Я совершенно уверена, Павел Васильевич, что это незначительное затруднение вполне решаемо в пределах вашей компетенции.

Кирсанов улыбнулся едва заметно, поправил усы ногтем большого пальца.

— Шульгин как-то привел мне ма́ксиму, намного раньше услышанную мною от полковника Зубатова: «Даже самый умный человек склонен считать обращенную к нему лесть справедливой хотя бы на пятьдесят процентов».

— Знаешь, Паша, — перейдя на серьезный тон, сказала Лариса, — если бы хоть сотня таких, как ты и твой Зубатов, принимались царем и его окружением всерьез, судьбы империи были бы совсем другими… «Без лести предан» — это кто?

— Аракчеев.

— Ну вот.

— Ничего не «вот». Пока не появились вы со своими друзьями, никакие разумные действия, воля, честность, самопожертвование не значили ничего. Сотня, тысяча человек против стомиллионной косной массы — меньше, чем ничего. Как писал ваш очередной «великий пролетарский поэт»: «Единица — вздор, единица — ноль, один, даже если очень важный, не поднимет простое пятивершковое бревно, тем более — дом пятиэтажный!»

— Маяковского наизусть знаешь?

— Лариса Юрьевна, если я где работаю, так работаю. Хочешь «Материализм и эмпириокритицизм» процитирую?

— Да, Паша, — с грустью сказала Лариса, машинально раскачивая у него перед глазами обнаженной почти до самого верха ногой с перламутрово-алыми ногтями на пальцах узкой стопы. — Отчего и крутимся мы, случайные фактически люди, в паутине бесконечных непонятностей. Нам совсем ненужных.

— А вот нам — вполне. Без вас мы бы где были? Не пожелал бы я тебе искать смысл жизни в трущобах Константинополя. С голоду бы не померла, но о многих принципах забыла бы с ходу. Видел я…

— Хватит, полковник. — Лариса встала. — Иди, обеспечь нашу легализацию, в ресторане продолжим.

— Сделаем. Только разуваться при посторонних тоже не советую. Здесь почти у всех на пальцах мозоли от плохо сшитой обуви, даже специальные салоны для их удаления на каждом шагу встречаются. А у тебя пальчики гладкие. Непонятно. И ногти здесь никто не красит.

— Учту, Паша. Спасибо.

Он ее начал утомлять обстоятельностью, против которой нечего было возразить.

Кирсанов вышел на улицу, про себя посмеиваясь. Поставил он «кошку» (его личная для Ларисы оперативная кличка) на место. Не как приданного в оперативное подчинение сотрудника, об этом и говорить не стоило бы, именно как чересчур много понимающую о себе барышню.

И еще пообломает, в ходе совместной работы, так что Левашов благодарить при встрече должен.

Если… Если энергия пережатой пружины на него же и не разрядится. Но и это на пользу будет. Просто — другому человеку.

Как же ее, заразу, легализовывать? Мало времени ему отпустили старшие товарищи. Но безвыходных положений не бывает, это же очевидно. Разговаривая с Ларисой, он отчетливого решения не имел, но имел уверенность, которая на людей действует лучше всего.

В своем номере он переоделся в костюм настоящего профессионального торгового моряка. Не забулдыги, не палубного матроса на один рейс, а настоящего, уважающего себя и уважаемого капитаном и помощниками. Может быть, даже опытного боцмана. Синие широкие брюки, приличные ботинки, куртка с бронзовыми пуговицами, каскетка с лаковым козырьком и красный фуляровый [29] Фуляр — шелковая ткань особого плетения. платок, изображающий одновременно галстук и шарф.

Выйти на улицу пришлось черным ходом, перед портье рисоваться не следовало.

В таверне Эльснера-Давыдова таких, как он, принимали в специально отгороженном от общего двора уголке. Столы почище, обслуга вежливее, молодой баобаб простирал над двориком ветви с листьями, способными защитить от внезапного дождевого шквала.

— Привет, Пауль, — сказал Кирсанов подошедшему, как бы между прочим посмотреть, как отдыхается уважаемым гостям, Эльснеру. — Есть моряки с пришедших сегодня с Востока судов?

— Что из выпивки заказать хотите? — с достоинством осведомился капитан, увидев, что моряк за соседним столиком как-то слишком внимательно обратил ухо в их сторону.

Моряк был одет точно, как сам Павел, только шарф у него на шее — черно-желтый. И сидел он один.

— Выпивка — как всегда, три унции рома и кварту пива. Я тебя спрашиваю — есть пароходы с Востока? — взглядом он показал товарищу, что пока конспирировать не нужно. Скорее — наоборот. Сосед его заинтересовал.

В подобного рода заведениях правил этикета не придерживались. Вернее — они были, но свои. Как лорд Генри мог непринужденно заговорить с таким же лордом на приеме в Букингемском дворце, так и равный (по ощущению) человек мог обратиться к равному здесь. На поясах у каждого висели длинные, невероятно острые ножи. Что делать в долгом плаванье, как не точить их на хороших брусках, вроде бы от скуки.