Василий Звягинцев - Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло

В случае необходимости Ирина всегда сможет связаться с друзьями, да и переместиться в нужную точку, если потребуется. За нее Андрей не опасался.

За пределами горного изолята на остальном пространстве Валгаллы, равнинном и открытом северным ветрам и циклонам, по-прежнему лежал снег. То, что при первом контакте Левашов угодил в лето, было удивительным (или свыше предписанным) совпадением московского времени года с инопланетным. А сейчас, как и большую часть прожитого ими здесь времени, в этих широтах длилась морозная и снежная зима.

Внизу мелькали ложбины, которые весной снова станут реками, длинные, уходящие за горизонт ленточные боры, сплошные массивы тайги, посередине которых вдруг открывались обширные, до нескольких квадратных километров, поляны.

Богатая планета, сестра Земли и по астрономическим характеристикам, и по биосфере. Были бы кванги столь же любознательными и склонными к землепроходству , как люди, давно уже освоили бы эти благодатные просторы. Но нет — культивировали свои древние обычаи, сгрудившись в нескольких грандиозных городах-муравейниках, не проявляя никакого желания расселяться на безграничной плоскости.

Может быть, как раз это — естественное свойство гуманоидов, и только европейцы — странное исключение? Даже на Земле их (да, пожалуй, еще монголов эпохи Чингисхана) гнало вперед неудержимое стремление «к последнему морю». Остальные предпочитали оставаться в пределах отведенных судьбой ареалов.

Переправить бы сюда несколько миллионов пассионариев, которым скучно и тесно на старой Земле, и начать все сначала.

«Так это ж опять все пойдет по известному кругу, — подумал Андрей. — Отобрать таких людей не столь и трудно, тех, для кого „понедельник начинается в субботу“, так опять придется „Службу охраны реальности“ разворачивать до нескольких хорошо вооруженных дивизий. Чтобы не допускать на Валгаллу „посторонних“, выявлять и депортировать случайно просочившихся и поддерживать заданный морально-психологический климат среди „избранных“».

Потому такое грустное чувство оставляли даже самые первые книги Стругацких. Новиков с друзьями, запоем прочитав «Попытку к бегству», «Далекую радугу», «Полдень» и т. д. в свои совсем юные годы, сразу же поняли — нереально. Очень возвышенно, очень привлекательно, но — откуда вдруг возьмутся подобные люди? Из тех, кто нас окружает в эти вот оттепельные годы? Что, десяток-другой по-настоящему приличных людей собственным примером перевоспитают всех остальных? И ассенизатор на своей бочке вдруг и свято уверует, будто «работать действительно интереснее, чем развлекаться»?

Авторы лет через десять пришли к тому же выводу, резко «сменили вектор», а вот что делать с возникшим в душах своих первых, самых верных читателей «раздраем», так и не придумали.

На пилотском месте сидел Шульгин, любивший водить любые виды транспорта, просто из удовольствия. Новиков с Ростокиным расположились позади, в креслах, предназначенных не для людей, но вполне подходящих. Приходилось перемещаться в куда более некомфортных условиях.

Игорь отвинтил колпачок с фляжки. Ему хотелось разговорить чересчур мрачного, так не похожего на себя Великого Магистра, как в шутку иногда называли Новикова.

— Глотнешь? — спросил Ростокин.

— Почему нет?

— Скажи, Андрей, — спросил Игорь, в свою очередь прикладываясь к горлышку. — Тебя действительно ввергла в меланхолию смерть этой девушки? Или к тебе вернулась старая болезнь?

Вопрос был очень интересный. Для самого Новикова в первую очередь.

Он и сам об этом задумывался. С самого момента появления на Валгалле.

— Нет, не болезнь…

Ростокин был тем человеком, с которым говорить на трудные темы было легко. Или оттого, что он далекий правнук, не имеющий отношения к реальной жизни. Или — просто личность, никаким образом не затрагивающая твоих базовых установок характера. Примерно как попутчик в вагоне дальнего следования, которому сходить в Омске или Томске. Бутылка выпита, копченый омуль съеден, души наизнанку вывернуты — и все! Нужна очередная Великая флюктуация, чтобы вы с ним опять пересеклись на жизненных путях.

— Сложно это объяснить. Казалось бы, чего только повидать не пришлось. Тысячи людей на смерть посылал, сотни, наверное, сам убил. Так то на войне, волею, так сказать, обстоятельств. А тут вдруг человечек на жизненном пути попался. Не настоящий, как выяснилось. Но очень на настоящего похожий. Еще немного, куколка превратилась бы в бабочку. Черт его знает, Игорь, лет ведь мне уже о-го-го! Детей нет. А эта Настя — по годам в дочки мне годилась. Вот и… Перемкнуло что-то. Оттого я и сказал Дайяне, чтобы она без моего участия судьбой девочки не распоряжалась. Сам, мол, займусь. И вот…

Он вздохнул и махнул рукой, закрывая тему.

Сейчас нужно думать, что ждет их в форте.

— Ничего не ощущаешь, Саша? — спросил Новиков уверенно пилотировавшего флигер Шульгина.

— Все чисто. Никакого фона, да я бы сказал, если что.

— Удивительно. Чем же они так прикрыться сумели?

— Приедем — увидим.

— Может быть, лучше на бреющем подойти, километрах в трех присесть, а дальше — пешком? — предложил Ростокин.

— Дельно. Только без лыж по такому снегу запаришься. Часа на два хода, если не больше, — ответил Сашка, начиная, однако, сбрасывать высоту и скорость. — Впрочем… От реки зайдем, на лед сядем, и — по лестнице.

Вдали блеснула тусклым бликом бронзовая крыша терема, еще через минуту на гладком и широком, как восьмиполосный автобан, рукаве реки стал виден вмерзший в лед бронекатер «Ермак Тимофеевич», издали похожий на жука-плавунца, окрашенного в «шаровый» [43] «Шаровый» цвет — по-флотски серо-голубой, ближе к серому. цвет.

На душе потеплело. Что ни говори, а ничего не сравнится с теми первыми месяцами освоения планеты. Правда, с катером были связаны и другие, менее романтические воспоминания.

…Лестница в сто пятьдесят ступеней от пирса до площадки позади терема, как и все вокруг, была засыпана снегом. По ней давным-давно никто не спускался, да и зачем? Катер, огражденный бонами и брекватером от сжатия льдом, промерз насквозь. С наступлением весны его долго придется расконсервировать, если будет кому.

— Роскошно тут у вас, — осматриваясь по сторонам, сказал Ростокин. — Жить бы и жить. Лучше, чем в Новой Зеландии.

— Да мы бы и жили, если б не мешали, — хмыкнул Шульгин, начиная подъем.

— Если б не мешали, где бы сейчас Игорь, Алла и многие другие были? — У Андрея мизантропическое настроение не прошло. — В том числе и твоя Аня?

Они не раз уже, в порядке мысленного эксперимента, пытались просчитать, как бы сложилась жизнь, не заметь Сашка совершенно случайно кванговский дирижабль. Ушел бы со двора пятью минутами раньше, и все. Следующий раз Сехмет или кто-то из его ребят могли залететь в эти края и через год, никому не попавшись на глаза.