Василий Звягинцев - Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло

Большинство и так уже пряталось в складках местности и за гребнем высотки. Поручик обращался к тем, кто, задыхаясь, никак не мог достичь вершины, таща пулеметы и остаток патронных коробок. И сам распластался вдоль дренажной канавы, как учили, ногами в сторону взрыва.

Тут и ударило!

Шестьдесят тонн боеприпасов и десять тонн динамита рванули почти как тактический ядерный заряд. Осколки успевших взорваться снарядов, целые, не взорвавшиеся сразу, но с горящим порохом в гильзах, сотни тысяч винтовочных патронов, в ящиках и россыпью, свистящие ракеты всех цветов, куски рельсов, вагонные колесные пары разлетались на километр и больше.

Северная половина моста просто испарилась, от южной осталась исковерканная ферма, воткнувшаяся в илистое дно реки и вывернувшая наружу вмурованные в береговой бетон концы балок.

Контуженный Лучников встал, его пошатывало, голова гудела, будто по каске ударили кувалдой. Видел он разные взрывы, но о подобном даже не подозревал.

— Все целые? — спросил он, не слыша своего голоса.

Оказалось — не все. За полкилометра ударная волна и горячее железо достали трех офицеров и четверых англичан. Им наскоро оказывали первую помощь. Только одному британцу, самому любопытному, наверное, захотевшему посмотреть, что и как будет, снесло верхнюю половину туловища.

Зато «армию вторжения» просто сдуло с лица земли, на которую ее так опрометчиво послали хозяева .

Это нужно было видеть. Берег, на котором оборонялись русские и англичане, возвышался над противоположным метров на сто, и этот откос отразил значительную часть энергии взрыва. Вдобавок к первой, прямой волне.

Если к мосту рвались миллионы инсектоидов, так тех, что не сгорели и не распылились взрывом, унесло в сторону пустыни Калахари. Как саранчу порывом урагана.

— Получилось, друг, получилось! — как сквозь ватные заглушки в ушах разобрал Лучников голос Фицроя. — Но что это было? Вы что-нибудь понимаете?

— Чуть больше, чем ты…

Один из офицеров, с ног до головы заляпанный грязью, едва глаза и зубы видны, сунул поручику зажженную папиросу, другой протянул фляжку.

Он глотнул, передал англичанину.

— Поехали отсюда. Свое дело мы сделали, а там пусть начальство разбирается…

Инсектоиды исчезли, если сколько-то их уцелело на той стороне, опасности они больше не представляли, зоологического интереса — тем более.

Зато черные тучи никуда не делись, они словно ждали своего часа. Едва вчерашние враги, а ныне товарищи по оружию добежали до вагонов, грозовой фронт пересек условную границу реки. Под вспышки молний и непрерывные раскаты грома на землю обрушился невероятной силы ливень. Но это было уже почти безразлично пережившим страшный бой людям.

Есть крыша над головой, стекла целы, а на дорогу пусть машинисты смотрят.

Басманов совсем немного не успел к побоищу, его блиндированный поезд встретил эшелон Лучникова в пяти километрах от станции.

…Теперь в Вустере и Кейптауне царило совсем другое настроение. Английские власти окончательно поверили в существующую и вполне реальную угрозу, на фоне которой сама идея войны с бурами утратила смысл.

Рациональный девятнадцатый век приучил людей к мысли, что мир познаваем и любые случающиеся в нем события имеют научное объяснение. А наука, в свою очередь, способна найти ответы на любые вопросы.

Вброшенная Берестиным идея о наличии в дебрях Африки «затерянных миров» вернулась в Кейптаун уже в виде достоверной теории, освященной авторитетом больших ученых. Оставалось только разыскать и предъявить публике первооткрывателя, профессора Челленджера. Или Берн-Мердоха, составившего описание космогонических представлений дагонов. На крайний случай можно использовать и Удолина. Этот, выпусти его на трибуну британского парламента, убедит в чем угодно самого Дизраэли [85] Дизраэли Бенджамин , граф Биконсфилд — премьер-министр Великобритании 1868-го и 1874–1880 гг. Прославился экстравагантностью поведения, цинизмом и несравненным красноречием. .

Практически же вопрос стоял совсем иначе. Два нашествия с севера, сначала гориллоподобных монстров, а потом инсектоидов, могли означать, что земли Оранжевой республики и Трансвааля рано или поздно будут ими захвачены, а коренное население, не способное к организованной обороне, окажется порабощенным или уничтоженным. Следовало ожидать, что в ближайшее время в колонию хлынут толпы беженцев, уже не помышляющих о войне, а только ищущих спасения.

И к этому следовало готовиться.

Оптимизм правительству и военному командованию внушало то, что и в том и в другом случае сравнительно небольшие силы состоявших на службе у буров русских добровольцев и рота англичан сумели уничтожить неизвестных науке чудовищ. Как и положено, в общем.

Штабисты, к которым присоединились Басманов с Сугориным, анализировали известные факты и намечали тактику противодействия очередному вторжению, если оно состоится.

Пятьдесят тысяч регулярных войск, артиллерия, флот в тылу подготовленных позиций — наверняка достаточно, чтобы отразить набег любого числа неведомых существ. Если их удалось отразить пулеметами и всего одной полевой батареей, что будет, если начнут стрелять десятки тяжелых корабельных и сотни скорострельных орудий?

Басманов, впрочем, этих шапкозакидательских настроений не разделял, но своими мыслями с англичанами не делился.

…Сразу после возвращения Лучникова он доложил об очередном инциденте на Валгаллу. По этому случаю Левашов открыл для него переход. О серьезных вещах лучше разговаривать в спокойной обстановке. Часа два-три по крайней мере Михаилу не нужно будет вскидываться при каждом телефонном звонке или стуке шагов вестового за дверью.

Да и вообще человек воюет третий месяц без отпуска. Надо на него посмотреть, если что — подменить на какое-то время. Не сорок первый год, на самом деле.

В отведенной ему двухкомнатной секции аггрианского учебного центра Басманов принял бодрящий водно-ионный душ, переоделся в легкий гражданский костюм, вышел на лоджию, полюбовался курортного вида зеленью вокруг. Закурил мягкую ароматную сигарету с фильтром, ощутив вдруг естественную душевную слабость. И что ему там делать, в той Африке? Сколько можно воевать непонятно за что? Точно такое чувство посетило его в конце шестнадцатого года, когда довелось на неделю с фронта попасть в Петроград.

Когда он вошел в учебный класс, где его уже ждали, Михаил старался не выдать своего настроения, но и Новиков с Шульгиным, и Ирина его почувствовали.

На большом электронном планшете Михаил изобразил картину боя, как его описал Лучников.

— Не понимаю, — сказал Новиков. — Совсем ничего не понимаю. Раньше хоть какие-то соображения в голову приходили, сейчас — ноль. Или мы имеем дело с сумасшедшими, либо с нами в поддавки играют. В чем смысл этих идиотских вторжений?