Олег Верещагин - Я иду искать. История первая

— Барати Тигри, арбас, — строго сказал Ардар и кивнул на Олега. — Ана славас хост, мес ети ин дама... — а потом, неожиданно ткнув сына в плечо, добродушно добавил: — Стоти Тигри — васу такти на тиргас.

Мальчишка заморгал, потом вдруг подпрыгнул с очень знакомым Олегу выкриком:

— Е! Е, атта! Балам!

Он подхватил повод и важно, высоко подняв голову, повёл коня куда-то мимо фургонов. Ардаар же, повернувшись к Олегу, указал на тот, возле которого они стояли:

— Прошу, входи.

Он не просил Олега назваться, и мальчик, ступив на нижнюю планку откидной лестницы, уводившей внутрь фургона, повернулся к гостеприимному хозяину со словами:

— Зови меня Олег, Ардаар.

— Эльха, — переиначил на свой лад имя мальчика анлас и благодарно наклонил голову: — Благодарю за то, что назвал мне своё имя... — и крикнул внутрь фургона повелительно: — Встречай гостей, Ринта!

Олег вовсе не ожидал, что внутри окажется ещё кто-то. Немолодая, но очень красивая женщина, сложив руки на животе, поклонилась мальчишке, едва его нога ступила на плотно подогнанные доски пола фургона, и что-то негромко сказала по-своему. В отличии от горянок, анласка держала волосы распущенными, их схватывал тонкий серебряный обруч... поверх длинного платья малинового цвета с расшитым квадратным воротом было надето ещё одно: коричневое, свободное, от колен под грудь. На поясе висели гребёнка, большой нож и вновь фигурки оберегов. Йерикка, помнится, говорил, что и у горцев раньше часто носили обереги на поясах...

— Очень приятно, — склонил голову Олег, снимая с плеча автомат. Фургон изнутри был обставлен довольно бедно. Пахло кожей, нагретой тканью и дымом от небольшой печки, оборудованной на глиняном пятачке. Примерно треть длины отгораживала расшитая занавеска — по тяжёлому голубому полю летели, сражаясь с многоглавыми и многорукими чудовищами, всадники в броне, на бронированных конях. Над сражающимися горела в небе всё та же свастика.

Среди всей обстановки внимание Олега привлекли две вещи, совершенно к ней не подходившие. Над занавесью висело у одной из распорок охотничье ружьё. А прямо напротив входа на такой же распорке была укреплена большая цветная фотография молодого парня в городской одежде: он стоял на фоне сверкающего стеклом и металлом здания и улыбался широко и открыто.

— Таркас, мой старший, — сказал анлас, входя следом за Олегом — в фургоне можно было стоять, не сгибаясь. — Он сейчас ходит тропой Дьяуса на далёком юге — пусть подольше не вспоминают про него Старухи, — непонятно добавил он и указал на постеленные около занавеси шкуры. — Садись, Ринта подаст еду и пиво.

Олег подождал, пока сядет хозяин — не только из вежливости, но и чтобы понять, как это делается. Ардаар опустился просто, вытянув перед собой длинные сильные ноги: как отметил Олег — вовсе не кривые, хоть и провёл их хозяин полжизни — если не больше — в седле. Молчаливая Ринта подала большое глиняное блюдо и тихо что-то сказала. Ардаар пере-вёл:

— Она извиняется, что еда холодная. Она не знала о госте.

— Ничего, ничего, — поспешно сказал Олег. Он вдруг почувствовал, что на самом деле голоден, а ломти копчёного окорока на блюде выглядели и пахли очень здорово. А это что рядом? Это...

— Картошка?! — вырвалось у него. Всё ещё не веря своим глазам, Олег взял с блюда коричневый, пахнущий дымом клубень печёного картофеля и, улыбнувшись Ардаару, стал чистить его. Анлас добродушно засмеялся, разливая в деревянные цилиндрические кубки светлое пиво из круглой кожаной фляги с тиснением на боках:

— Ты странный славянин, сказать по чести! Они не так чтобы много понимают в лошадях. А земляное яблоко им покажи — скажут тебе, что яд. А тебе, как я погляжу, нравится?

— Я из города, — пояснил Олег, принимая — не без опаски — кубок. — А земляное яблоко вы привезли с вашей старой родины?

— Да, — медленно ответил анлас. Глаза его затуманились, он вздохнул и прочёл:

Он покачал головой и признался:

— Я не помню нашей родины... Мы ушли оттуда, когда я был ещё ребёнком — случилось так, что на одних полянах и тропах нам стало тесно с соседями, и Дьяус принял в том споре их сторону. Тогда те, кто выжил, забрали табуны и пришли сюда. Но мне всё равно не слишком хорошо, когда я думаю, что настало время всему нашему народу потерять ту землю. И что с теми лесами, где я родился?. . Говорят, от колдовства данванов умирают деревья, что старше всего человеческого рода, а это страшнее, чем смерть человека... Может, настанет тёмный день, когда среди мёртвых лесов в Анласе лишь могилы, где спят наши предки, будут напоминать о том, что мы — БЫЛИ. И найдёт ли счастье на новой земле народ, что покинул свою родину? — он покачал головой. — Но те, кто приходят, говорят, что не покинуть — значит умереть... И всё-таки во сне ко мне приходит мой отец, что похоронен на берегах Даверинга, где дали мы последний бой нашим соперникам. Приходит и смотрит молча. Нехорошо, когда умерший предок молчит — это значит лишь, что нечего ему сказать доброго. Мудрые люди говорят, что совесть — это голоса мёртвых. Поэтому, — неожиданно закончил Ардаар и отхлебнул пива, — да, поэтому я и не сказал «нет», когда Таркас пришёл ко мне просить отпустить его. Хотя сердце чует... — Ардаар угрюмо замолчал, не договорив.

Заворожённый его речью, Олег молчал, почти не слыша слов. Но что-то заставило его встрепенуться.

— Как ты сказал? — переспросил он. — Как ты сказал, что такое совесть?!

— Это не мои слова, — покачал головой Ардаар. — Наш народ говорит, что совесть — это голоса мёртвых.

— Да, — кивнул Олег. — Да, спасибо...

Он машинально отпил пива, не ощутив вкуса — просто во рту пересохло. Совесть — голоса мёртвых.

«Не уходи от меня, дед, — попросил Олег и не удивился этой мысли, не смутился её кажущейся наивности. — Не бросай меня...»

Пива он выпил слишком много. За разговором, за компанию, просто потому, что хотелось пить. Теперь Олег об этом жалел — пиво ударило в ноги, выходило потом, во рту стоял его вкус. Оружие казалось тяжелее обычного. Очевидно, он и выглядел странно, потому что на него несколько раз косились.

«Да ты набрался, придурок, — пришла необычайно ясная мысль. — Ты просто пьяный, вот и всё! Ну и ну...»

Он присел на траву возле чьих-то телег. Почему-то пришла обида — жгучая и болезненная — на Бранку, на Йерикку... Бросили. Его все бросили. Или нет. Бранку-то он сам оттолкнул, а зачем? Она же выбрала его, его, не Гоймира, а он повёл себя, как последний сопливый пацан! Или... или как настоящий мужчина? Снова вернулись болезненные и приятные мысли о том, ЧТО и КАК могло быть у них с Бранкой. А теперь она на него и смотреть не хочет. Вот странно — сделал хорошо одному человеку и обидел второго...