Алексей Волков - Разрушитель

Странная, кстати, служба. Я же присягу давал на верность социалистическому Отечеству, отнюдь не его обломку, и никто ничего…

– Вы постоянно будете у нас?

– До определенного момента. Не москвич, живу далековато, а родился вообще на территории другого государства, тогда являвшегося частью нашего общего.

– Украина?

– Прибалтика. Отец был моряком. Кто тогда знал, как все обернется? Хороший был город. До моря недалеко, прохладное немного, да разве мальчишек остановишь? Губы синие, но из воды – ни шагу. Дюны, сосны, песчаные пляжи… Красота!

– Я обычно в Крым еду.

– Дело вкуса. Мне Прибалтика нравится больше.

Охрана выпускала нас без разговоров. Лишь проверяла документы, порядок требуется соблюдать неукоснительно, брала под козырек, и мы катили до следующего поста.

Я был без бронежилета, разгрузка и та валялась на заднем сиденье, но автомат находился под рукой.

– Москва сильно пострадала?

Мы уже выехали на трассу, тихую, как большинство дорог в последнее время. Даже жаль, что «Нива» – не «БМВ». Вот на чем можно было бы прокатиться с ветерком!

– Так себе. Артиллерия не применялась. Стекол повылетало много, но серьезные разрушения редки. Хотя местами бои шли крепкие.

– Кошмар! Ведь жили до Катастрофы более-менее нормально, и вдруг за один день все полетело кувырком…

– Если бы нормально, то кувырков бы не было, – вздохнул я. – Логично?

Типичное мнение жителя столицы, где вертятся основные суммы денег. Почему-то в провинции люди видели ситуацию иначе. Но спорить и объяснять не хотелось. Устал доказывать очевидные вещи. Вообще просто устал. Так устает человек после совершенной тяжелой работы. Все равно большего я уже не сделаю. Дальнейшее уже за теми, кто придет следом. Я могу еще участвовать, может, даже чем-то помочь, просто отныне главное слово за другими людьми. Нынешний переворот доказал это. Да, замешан, даже не очень слабо, но на вторых ролях. К первым готовиться надо. И морально, и обдумывая конкретные шаги. Я же обычный человек, привык рассуждать в общих чертах. Неплохо было бы то, неплохо и это. А чтобы реально… Зачем, когда весьма четко понимание – никто до власти никогда не допустит, выслушивать тоже не станет, посему любые планы – всего лишь игра?

Что за дебилизм в присутствии симпатичной женщины предаваться интеллигентским терзаниям? Не отношусь я к интеллигенции, слава богу. Она всегда была врагом России, а я стране служил. Пока была нужна моя служба.

– Все равно. Может, теперь станет лучше, а вдруг нет? Покатимся вниз, в Средневековье, вместо пистолетов возьмемся за мечи… Землю пахать будут на лошадях…

– Для производства трактора компьютер не нужен. Хотя Средневековье – для вас. С вашими данными быть только принцессой. Еще соответствующее платье вместо джинсов и майки, диадему на голову…

Лицо Марии озарилось улыбкой. Любой женщине приятны комплименты. И любому мужчине они ничего не стоят. Но все сказанное мною звучало искренне. Не стоит напрягать фантазию, когда достаточно лишь чуть развить увиденное.

– Хотите представить себя в образе благородного рыцаря?

– Мечом махать не обучен, – вздохнул я. – К тому же за простого рыцаря принцессу никто никогда не отдаст. Единственное – он может избрать ее дамой сердца, поклоняться ей издали, превозносить имя да служить идеалу.

– Только издали? – лукаво покосилась докторша.

– Любовницей может стать каждая, а вот возлюбленной… Хотя принцесса-любовница – даже не звучит.

Но ответного взгляда я не понял. Может, обиделась, женщины – странные существа, может, наоборот.

Знакомый уже поворот к дачному поселку. Прошлый раз мы уезжали из места, где еще не унялась толком тревога, буквально накануне прошел бой, а теперь тут царила привычная смесь покоя и суеты. Нигде работа не движется столь размеренно, как в саду или огороде. Нигде так не отдыхается, как на природе.

Этакий патриархальный мир, где каждый целый день пашет на собственной делянке, заготавливает впрок, мастерит, и все равномерно, не спеша. Зато вечером можно себе позволить посиделки хорошо потрудившихся людей. Не слишком шумные по причине усталости, зато искренние, напоминающие иные советские годы. Тогда хватало с избытком плохого, только люди были дружнее. Огромная семья, в которой каждый готов помочь другому в трудную минуту.

С чувством ориентации у меня все было в порядке. Мария несколько раз попыталась дать указания, куда и когда сворачивать, но я каждый раз успевал совершить нужные действия еще до того, как прозвучат ее слова. Докторша убедилась – помощь не требуется, и умолкла. Точнее – просто возобновила обычный разговор ни о чем.

Вот и знакомый забор с садом за ним. Автомобиль мягко притулился поближе к воротам. Я хотел помочь женщине выбраться, воспитание, никуда от него не деться, однако Марию словно вынесло наружу. Она едва не рванула внутрь участка, но опомнилась, застыла у калитки, поджидая мою скромную персону.

Тетушка встретила нас на крыльце. Лицо у нее… Нехорошее у нее было лицо. Такое выражение бывает у людей, в чей дом пришло горе. Или у тех, кому надо сообщить близким неприятную новость. Даже у меня на душе стало тревожно. А что уж говорить про Машу?

– Что случилось? – Прежняя радостная улыбка мгновенно сошла с лица моей спутницы. Она вдруг стала бледнеть на глазах, хотя как побледнеть загорелому человеку?

Тетушка вздохнула. Она хотела ответить – и не смогла.

– С мамой что-то?

– И с папой, – решилась родственница. – Погибли твои родители. Вместе.

– Как?! – Маша вдруг стала оседать, и я едва успел подхватить маленькую докторшу.

– Убили их. Обоих. Расстреляли из автоматов. Прямо дома! – Наташа говорила отрывисто, словно лишилась возможности произносить длинные предложения. На глазах ее выступили слезы.

– Когда похороны? – Мария даже не замечала моей поддерживающей руки.

– Уже похоронили. А нам лишь сегодня утром сообщили. Знаешь же, как известия доходят…

Куда-то пропали звуки. Молчала тетушка, молчала Маша, молчал я. Какими словами можно поддержать в таком горе? Все сказанное покажется ничего не значащим, мелким, искусственным по сравнению с жизнью и смертью.

– Вова поехал в Москву. По телефону, да нынешнему, ничего толком не узнаешь. Или там сами не в курсе. Только известили о смерти, и все.

Мария потихоньку стала выпрямляться. Я не торопился убрать руку, мало ли, да и сомневаюсь, что можно полностью взять себя под контроль при таком известии. Но хоть как-то…

Слезы текли по щекам тетушки. Я тоже почувствовал невольный ком у горла. Пусть не довелось знать погибших, мне просто было жаль понравившуюся женщину. Ей-то это за что?

Какой-то неестественной походкой Мария шагнула на крыльцо, прошла мимо родственницы, и дальше, дальше… Двери в дом оставались открыты. Мы с тетушкой вошли на веранду. Переданный мне груз давил, я поставил его в угол, вдобавок плечо оттягивал прихваченный, не оставлять же в автомобиле, автомат, и я положил оружие на свободную табуретку. И тут тишина в доме разродилась даже не рыданием – каким-то звериным отчаянным воем.