Михаил Успенский - Остальное - судьба

— Ты книжку мою прочитала про Настасью Филипповну? — строго, как учитель, сказал Матадор. — Тогда бы всё про него поняла…

— Больно толстая книжка, — сказала Синильга. — И всё про неправду грузит. А меня не надо грузить. Я бы деньги в печку не кинула. Сто тысяч рублей — тоже сумма.

— Тогда рубли были намного дороже, — сказал Матадор.

— Тем более, — сказала Синильга и ушла.

Со стуком выпали из рук сомлевшего смертника банка с дозволенной Кораном пищей и ложка.

— Кохання, — сказал Мыло. — Це тоби не смишки…

— Никак не пойму их отношений, — сказал Печкин. — Чайльд Гарольд и девушка из таверны. «Мне было довольно того, что твой плащ висел на гвозде».

— Правильно подметил, — сказал Матадор. — Шарахается Белый от неё. Ему Гюрзы хватило…

— Первый раз слышу, — сказал Печкин.

— До Синильги тут работала, — сказал Матадор. — Ещё все смеялись — кормят нас Гюрза та Кобра, це дуже нэдобро…

— И она ему изменила, — догадался Печкин.

— Хуже, — сказал Матадор. — Она у него кредитку забрала и с голландцем из «зет-форс» слиняла. Пока Белый болел. Он в тот раз много рентген схватил. Это я к тому, что он якобы неуязвимый. Всё равно беречься надо! Вот тогда он и разуверился в женщинах. Я же говорю — ребёнок…

— Ну, я в романе любовную линию почётче проведу, — сказал Печкин. — Читатель не поймёт, если герой кому-нибудь не впиндюрит… Хоть и не заточен русский язык под крутую эротику! Тут и Бунин не справился!

— Значит, про Белого будет твоя книжка? — сказал Киндер с некоторой завистью.

— Значит, про Белого, — сказал Печкин. — Только я, к сожалению, слишком мало его знаю. Буду рассказывать только о том, что видел сам и услышал от людей. А его внутреннего мира даже не рискну касаться. Я Топтыгина-то расколоть не могу! Его и подпоить невозможно! Личарда верный!

— Обязательно напиши, — с какой-то тоской сказал Матадор. — Может, хоть что-то от нас останется…

— Это в каком смысле? — сказал Киндер.

— А в таком, что всё-таки будет в Зоне конец всему, — сказал Матадор. — Вирус какой-нибудь образуется… Тут нас и прихлопнут ядерным зарядом, чтобы не разошлась зараза по всей планете.

— Наконец-то, — сказал Колчак у себя в тамбуре. — А то уже мне гости весь предбанник выморозили…

Вошли Белый и Топтыгин, оживленные, дыша холодом — даже, кажется, Новым годом повеяло, ёлкой, пирогами и мандаринами детства.

— Ну, всё, — сказал Матадор. — Все в сборе. Все, кому некуда и незачем идти…

— Я вижу спящего незнакомца, одетого не по сезону, — сказал Белый.

— А, это к нам шахид приблудился, — сказал Киндер. — Бакалавр из Алжира…

— Из Марселя, — поправил месье Арчибальд. — Неужели и сегодня вы кого-то спасали?

— Из казармы сбежал молодой солдат, — сказал Белый. — Хотел застрелиться… Едва не замёрз…

— А вы его обратно в казарму, на расправу, — сказал Печкин. — Представляю…

— Я попросил господина Топтыгина провести беседу с другими военнослужащими, — сказал Белый. — Рассказать им об аморальности неуставных отношений…

Раздался такой громовой хохот, что вздрогнул даже спящий шахид, а месье Арчибальд задёргался у себя за стойкой.

— Перебаял я с имя, — сказал Топтыгин. — Схожая братья, а не войско. Сперва на горло пошли, базлают лихоматом. А мне даром. Напечатлел имя синявиц под очи, чтоб заглумок не давали… Теперь далеко думать станут! Вольно диким туловам поползят тиранить…

И выставил свой медный чайник.

— Нет, — сказал бармен и хохотнул по инерции. — Это уж ты точно местных травок насушил…

— Верь чести — то максимов корень! Я не мармазон какой…

С лестницы сошёл Майор — рожа красная.

— Хороший пар, — сказал он. — А веника нету.

— Здешними вениками париться нет резона, — сказал Матадор. — Себе дороже.

— Белый, — подала голос Синильга. — Пойдём наверх, у меня есть веник. Настоящий, берёзовый, с Материка…

Белый смутился.

— Иди-иди, — сказал Матадор. — Все свои.

Торжествующая Синильга взяла Белого под руку и повела к лестнице.

— Если у кого возникла остроумная шутка юмора насчёт веника, — сказал Матадор, — обращайтесь к Топтыгину. Он вам живо напечатлит синявиц…

— Да я молчу, — обиделся Киндер.

Печкин завистливо вздохнул, но враз вылетела у него всякая Синильга из головы — Мыло, покончив с борщом, разложил на столе перед собой пояс шахида и увлечённо в нём ковырялся…

— Прекрати сейчас же! Колчак, куда ты смотришь? — Матадор тоже вскочил из-за стола, а Киндер вообще оказался за креслом, в котором спал шахид — видимо, думал, что за спиной хозяина взрывного устройства будет безопаснее.

Мыло, не поднимая головы, сказал:

— У дану мить прилада беспечна. Ох и погано ж зроблено! Пидведёть вона хлопця… Кия бы в гирло тому майстру, хто ей смайстрував…

Матадор не без опаски сел.

— Ты бы хоть предупредил… Колчак, почему снова закон нарушаешь?

— Так Мыло же свой, — оправдался Колчак. — А у меня ему тесно…

— Господа сталкеры, — сказал Печкин. — Всё-таки сегодня Сочельник, хоть и католический. Семейный праздник…

Батюшка, всё ещё глядяший в «окно», сказал:

— Неправильный праздник. Игралище Антихристово. А вон и он сам…

На снегу под прожектором стоял человек в чёрном комбезе, чёрном пилотском шлеме и, кажется, без оружия.

— «Монолитчик»… — растерянно сказал Колчак.

Найти психически нормального сталкера невозможно. Любой с хорошими прибабахами, иначе его тут бы не было. Но клан (вернее, секта) «Монолит» состоял из каких-то совсем уж немыслимых изуверов. И вольные, и военные сталкеры при встречах с ними всегда стреляли первыми, если успевали… Живыми «монолитчики» не сдавались, да никто особенно и не старался брать их живыми…

— Я сейчас поднимусь на крышу и полью его из пулемёта, — сказал Киндер.

— А если во «владе» хвалёная твоя криосмазка замёрзла? — сказал Матадор. — Не верю я рекламе… Не знают они наших морозов…

— Тогда гранатой, — не растерялся Киндер.

— Послушайте, — сказал Печкин. — А зачем вообще его убивать?

— А зачем баб трахают? — сказал Матадор. — Естественный процесс…

— Кто-нибудь с ними контактировал?

— Того нэ трэба, — сказал Мыло. — Нэ трэба розмовляты з цим байстручиною. Бо воны морок наводють…

— Мало они тебя в Дроньках гоняли? — сказал Матадор Печкину. — Если бы не Маугли, ты бы попал к ним в плен. И принесли бы тебя в жертву Монолиту по всем правилам: восемь часов непрерывной агонии…

— А чем мы рискуем? — сказал Печкин. — Нас много. И не шахид же он, в конце концов…

— Профессиональное любопытство, — сказал Матадор. — Интервью с религиозным фанатиком…

— Надо попросить Топтыгина выйти и отрезать гаду чибышок, — сказал бармен Арчибальд. — Вместе с головой…