Михаил Успенский - Остальное - судьба

— С лёгким паром! — сказал Киндер.

Печкин оторвался от возвышенных своих мыслей и поднял голову.

По лестнице спускались Белый и Синильга. Они смущённо улыбались, как нашкодившие дети. Сахалярочка куталась в махровый парижский халатище, спасатель был в белоснежном тренировочном костюме — только надписи «СССР» на груди не хватало…

Вдруг его счастливое лицо окаменело.

Пришелец открыл глаза и посмотрел на Белого.

Белый жестом отослал Синильгу наверх, и она подчинилась.

Белый развёл руки, показывая, что лучше бы всем присутствующим разойтись к стеночкам, — и сталкеры подчинились. Только Топтыгин возле стойки хотел что-то сказать, но Белый прижал палец к губам…

Пришелец встал и скрестил руки над головой.

Белый повторил его движение — или приветствие?

Никто из них не принял боевую стойку, но всем стало понятно, что сейчас начнется поединок. Без единого слова. Без угрозы. Без ритуала.

Печкин почувствовал, что не выйдет у него не только встать — вообще пошевелиться. Как тогда, перед химерой. Надо будет спросить у Белого, как вышло с химерой, почему она сгинула. Боже, о чём я думаю… Мыло прав — этот лжесектант не человек. Человек не может так быстро… Значит, и Белый — тоже?

Противники раскинули руки и пошли по кругу, как в греческом танце сиртаки — только двое из полагающегося хоровода, другие участники как бы подразумевались. Танцоры двигались всё быстрее и быстрее, пока не образовалась чёрно-белая лента, как в стробоскопе. По этой ленте ползли какие-то изображения. Змея, проглотившая собственный хвост? Монада Лейбница? Спираль ДНК? Партитура музыки Прокофьева к «Гамлету»? Именно эти железные аккорды звучали сейчас в голове журналиста. Интересно, все остальные тоже их слышат? Или каждому своё?

Страшный хоровод из двух танцоров стал сужаться к центру. Сейчас бойкие поселянки сойдутся — и с весёлым визгом отхлынут назад, отбивая свои дроботушки… Нет, при такой скорости стёрлись бы не только каблуки… Кто побеждает в этом вихре? И что считается победой? Мелькание чёрных и белых полос не позволяло отвести взгляд. Закольцованный штрих-код. В итоге кольцо должно стать серым… Примерно через вечность-другую…

Подняться Печкин не мог, но его страшно тянуло включиться в безумную круговерть, так ребёнку хочется сунуть пальчик в лопасти вентилятора — остановится или нет? Думалось журналисту, что именно там откроются ему все тайны и загадки Зоны, Именно там станет он самим собой…

И вдруг разом всё кончилось — и хоровод, и аккорды, и поединок.

Участники его лежали замертво на тех же местах, с которых начали движение. Только возле головы пришельца валялся медный чайник, и лицо незнакомца в чёрном было багровым — ошпарило его топтыгинским чайком-да…

А у Белого и лицо стало белым…

— Ништо, — сказал таёжник. — Они живут. Имя только паморки отшибло…

— Синильга, нашатырь и скотч, — скомандовал Матадор. — Не рыдай, всё в порядке. Киндер, когда ленту принесут — упакуй этого затейника… Мыло, взрыватель на поясе нажимной или дистанционный?

— Ще й таймер е, — сказал Мыло. — Три смерти у единому флакони… Ты шо — у хати його будэшь?

— Нет, конечно, — сказал седой сталкер. — Теперь отсоедини взрыватель и засунь ему в штаны. Надеюсь, взрывателя дяденьке хватит…

— Эй, — сказал месье Арчибальд. — Вы мне всё заведение разнесёте… Кишками уделаете…

Синильга тем временем хлопотала над Белым, совала вату. Печкин помог ей усадить Белого в кресло.

Усадили в кресло и ошпаренного незнакомца — примотали руки-ноги-талию.

— Месье Арчибальд, — сказал Матадор. — А лучше будет, если он во что-нибудь превратится? Помнишь ведь перевоплощение Душмана? Тогда вообще весь интерьер менять пришлось…

— Белый в себя приходит, — сказал Печкин.

— Эх, — сказал Киндер. — Сейчас начнётся: не мучайте его, мы и так в аду… Ты бы ему объяснил, Батюшка, что с антихристами не церемонятся…

— Так антихрист и смерти не боится, — сказал Батюшка.

— А ладно бы его с полотенцем спросить, — сказал Топтыгин. — Тогда и не нагрезим в избе…

— Как — с полотенцем? — сказал Матадор.

— А так, — сказал Топтыгин. — Палка да полотенце округ башки. И заворачивать, пока истоку не узнаем… Кара ему падёт нестерпимая, он и ответит про всё…

— Ага! — понял Матадор. — «Не сдавливай мне голову при помощи палки и верёвочной петли, о великий Ходжа Насреддин!» Гуманисты у нас в тайге живут, однако…

— Всё правильно сказал, — заметил бармен. — Нечего грязь разводить…

— Может, его в тамбуре закрыть… — сказал Матадор. — Чтобы не рисковать…

— Не-ет! — заревел из тамбура Колчак. — Мы и так с Марконей еле восстановили всё! И опять! Выкиньте его на мороз — сам назад запросится! Мы и то околели!

— Вы с ума сошли! Освободите его!

Все переглянулись и с облегчением поняли, что это говорит Белый.

Тут и пленник заговорил так, что все притихли. Из ошпаренных уст таинственного посланца Тьмы пошёл косяком отборнейший мат, уж никак не приличествующий его прежнему статусу:

— …вы что… вашу… честного человека… на свои… бутылку обещали… фашисты… за моё доверие… волки позорные… не имеете такого права…

На каждое слово с информацией приходился десяток слов с интонацией, как и положено при хорошем разговоре.

— Вот видите, — сказал Белый. — Отпустите…

— Он машкарат, — сказал Топтыгин. — Подменный… То карацкие слова говорил, по-тамошни баял, а то экое некраснословье развёл! Срам слушать, как сатану тешил! Двоедушный он…

Плача и захлебываясь, незнакомец поведал сорванным голосом, что зовут его Паша Черентай, что от хозяина он год как откинулся, потому и лежал себе спокойно в скверике при железнодорожной станции и спал, и тут приступил к нему человек и пообещал бутылку, он и пошёл, и ничего больше не помнит… Зачем вы мне башку побрили? Зачем в морду кипятком плеснули? За что связали? Что я натворил? Я трезвый был, только с бодунища…

— Развяжите, — напомнил Белый.

— Белый, — сказал Матадор. — Он же в любую минуту снова может перекинуться в этого… Не знаю кого… Опять танец нам устроите… Данс макабр…

— Ничего не понимаю, — сказал Белый. — Какой танец?

— Какой танец? — спросил и Паша Черентай.

У него и лицо изменилось, словно кипяток смыл толстый слой грима. Вместо зловещего аскета с незапоминаюшимися чертами физиономии (мечта разведчика) перед ними сидел средних лет бомжик, испитой, небритый, морщинистый…

— Погодите. — К пленнику подошёл Майор. Он не давал о себе знать с той самой поры, когда незнакомца впустили, — сидел за своим столом да хлебал борщ, ни во что не встревая. — Надо выяснить. Личность. Это моя компетенция.

— Да освободите же его поскорей! — сказал Белый.