Вадим Панов - Крест толкователей

Дементьева не отвечала. Она откупорила бутылку минералки, которая стояла перед ней, и в отличие от Антона, налила воду к себе в стакан. Лицо ее оставалось задумчивым и совершенно отстраненным от происходящего.

В военную прокуратуру капитан Ракитин попал только к концу рабочего дня. Он поднялся по крыльцу и толкнул дверь. Достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение, но дежурный рассматривать его не стал. Он кивнул Ракитину, разрешая пройти, поскольку прекрасно знал его и видел тут каждую смену.

Поднявшись на второй этаж, Ракитин двинулся к своему кабинету. Однако, добраться до него ему так и не удалось. Между бухгалтерией и оперативным отделом его перехватил лейтенант Ростоцкий:

— Глеб Андреич, здравия желаю… Голова как? Наконец-то, товарищ капитан… Полковник о вас уже спрашивал… Хотел даже машину посылать. — Ростоцкий взял Ракитина за рукав и потянул вбок, к отрытой двери. — Прошу. Только аккуратнее. Уже закипает — пар пошел.

Военному прокурору полковнику Скоробогатову было под пятьдесят. Более четверти века службы придали его лицу стойкую гримасу привыкшего ко всяким неприятностям пессимиста.Китель полковника был расстегнут, верхние пуговицы рубашки — тоже. Галстука на груди не было — он висел, накинутый резинкой на колпак настольной лампы.

На столе перед Скоробогатовым была расстелена газета, на которой стоял подстаканник со стаканом чая и тарелка с несколькими ржавыми сушками. Скоробогатов смотрел в пространство перед собою и рассеяно помешивал ложечкой в стакане.

Раздается стук. Скоробогатов поднял голову и сфокусировал взгляд на двери. В кабинет четким шагом вошел Ракитин:

— Разрешите, товарищ полковник? Капитан Ракитин по вашему приказанию…

Скоробогатов вынул ложечку и аккуратно положил ее на газету.

— Садись, Глеб Андреич… — вздохнул он. — Чаю?

Ракитин отодвинул стул и сел на него, прямо держа спину.

— Спасибо, Александр Иванович. Не хочу.

Забыв про существование ложки, Скоробогатов вытащил двумя пальцами из стакана ломтик лимона и положил его на край тарелки.

— А вот я бы сейчас водки стакан навернул, — мрачно сказал он. — Залпом.

Ракитин посмотрел на своего командира.

— И чего это так? — осторожно спросил он.

Скоробогатов поднял глаза и тяжело посмотрел на капитана в упор.

— Что у вас там вчера случилось? — спросил он.

Ракитин пожал плечами.

— Да вы ведь в курсе, товарищ полковник, — спокойно ответил он. — Один дезертир задержан, второй, можно сказать, тоже. Гаишник погиб. На моих глазах. Неприятно, конечно. Но всякое бывает. В рапорте все отпишу.

Скоробогатов бросил взгляд на портрет Александра Суворова, который невозмутимо наблюдал за этим диалогом со стены.

— Вот так вот, Александр Васильич… — укоризненно сказал полковник полководцу. — В курсе, выходит, не только я… Следственная бригада из Москвы едет. К нам.

— Вот как? — оживился Ракитин. — И когда?

— Завтра тут будут. В первой половине. Но как узнали-то, суки, а? Капнул, что ли кто? Копают под меня, слышишь, Глеб, копают… Нюхом чую…

Скоробогатов взял со стола стакан и решительным залпом выпил его до дна. В этот момент и стало очевидным, что чай в нем давно остыл.

Солнце гуляло по комнате Ракитина с утра и почти до самого полудня. Сейчас его лучи преломлялись в граненом стакане, где гудел, покрытый мелкими пузырями, кипятильник.

Когда вода закипела, Ракитин выдернул штепсель из розетки и, обжигаясь, выхватил кипятильник из стакана. Щеки капитана были густо намылены. Он бросил в кипяток шепотку чая из пачки со слоном, накрыл стакан пластиковой крышкой и поставил завариваться на подоконник.

Быт капитана был скромен, небогат и достаточно опрятен. На стене висела книжная полка с двумя десятками потрепанных книг, прямо под нею располагалась по-армейски застеленная узкая металлическая койка. Письменный стол с настольной лампой стоял в углу, у окна, а в центре комнаты была жестко растянута между полом и потолком потертая боксерская груша. Напротив кровати, у противоположной стены, стоял стальной несгораемый шкаф, выкрашенный охрой.

Чаю еще предстояло настояться, а пока Ракитин вернулся к шкафу и открыл одну из его створок. На внутренней стороне ее был подвешен латунный рукомойник, над которым оказалось небольшое зеркальце, прикрученное шурупами. Ракитин пододвинул ногой ведро, в которое должна была стекать вода, и зафиксировал им дверцу с внутренней стороны.

Капитан взял станок и сделал несколько движений, соскребая пену со щек. Он по-гусиному вытянул подбородок вверх, пытаясь пробрить себе шею. Очевидно, это движение не доставило ему слишком приятных ощущений — Ракитин досадливо поморщится и дотронулся пальцами до затылка.

Теперь на его голове был лишь небольшой тампон, придерживаемый пластырем.

Когда бритье уже подходило к концу, раздался телефонный звонок. Капитан собрал полотенцем остатки пены с лица. Затем достал из кармана пиджака телефон.

— Ракитин слушает, — сказал он, включив связь.

Из трубки донесся голос старшего лейтенанта Самохина, гаишника, которого сшибло позавчера на КПМ. Голос интриговал:

— Слушай, Глеб, надо встретиться.

— Что-то важное? — спросил капитан.

— Думаю, что да, — ответил Самохин. — Настолько, что встретиться нужно немедленно.

Капитан бросил взгляд на часы и спросил после секундной паузы:

— Когда?

— Сейчас, Глеб. Это срочно, — ответил старший лейтенант. — А где — ты и сам знаешь.

Ракитин быстро завязал перед зеркалом галстук. Он поставил ведро внутрь шкафа и закрыл дверцу, заперев ее на запор. Пиджак он набрасывал уже на ходу, спеша из комнаты вон.

На подоконнике остался нетронутый капитаном стакан чая. Заварен теперь он был почти дочерна, и чаинки, отрываясь от поверхности, медленно опускались на дно.

В зале прощаний городского крематория собралось два десятка людей. Семьей Лунин обзавестись не успел, родственников у него не было — погибший лейтенант был детдомовцем. Если они у него где-то и были, то о существовании их узнать ему будет уже не суждено. Единственная женщина, пришедшая с ним проститься, была вахтерша из общежития ГОВД, где он жил после школы милиции.

Закрытый гроб был установлен на специальном постаменте в центре помещения. На стоявших в его изголовье венках был портрет лейтенанта Лунина с траурной лентой в нижнем углу. На крышке гроба лежал скромный букет из трех гвоздик и парадная милицейская фуражка. Особняком держался небольшой духовой оркестр, который ждал очереди вступить в церемонию. Самохин и Ракитин стояли рядом, склонив головы. Речь держал подполковник Зубов, начальник городской ГИБДД.